Книга Смерть ради смерти - Александра Маринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А можно, мы с тобой дойдем до метро, и ты купишь мнецветы? Много-много цветов. Можно?
– Конечно.
Они шли обнявшись, периодически останавливаясь и начинаяцеловаться. Вадим подумал, что такое с ним случается впервые. Он никогда нецеловался вечером на улице. Это всегда были квартиры или гостиничные номера, ивсе было заранее просчитано и предусмотрено.
– Эй! – послышался откуда-то сбоку пьяныйокрик. – Любаха! Ты куда это намылилась?
– Идем быстрее, – шепнула Люба, ускоряя шаг.
– А в чем дело?
– Это мой сосед по дому. Мы с ним когда-то в одномклассе учились.
– И что? – не понял Вадим.
– Ну, когда-то мы с ним дружили, еще в девятом классе.Сто лет назад. Но он почему-то считает, что у него есть на меня какие-то права.Подумаешь, целовались мы с ним, так это когда было. А теперь он совсемсвихнулся, пьет по-черному, постоянно в драки влезает.
– Любаня! – не отставал пьяный злой голос. –Ты чего, нового фраера завела? Да погоди, куда бежишь-то, познакомила бы, мы быс ним выпили по стакану, обменялись бы впечатлениями, где у тебя самые сладкиеместа, а где – самые мягкие…
Вадим резко остановился.
– Ну, иди, иди, меняльщик, ближе подходи, сейчасвпечатлениями обменяемся, – спокойно сказал он, поворачиваясь лицом в ту сторону,откуда доносился голос.
Из темноты возник здоровенный громила с тупым испитым лицом.Вадим понял, что драться с ним не придется. Он был высоким и мощным, но нетренированным, а от постоянного питья реакция и скорость давно сошли на нет.
– Вадим, не надо, – услышал он из-за спиныдрожащий голосок Любы. – Не связывайся ты с ним. Ты же видишь, он пьяный,ничего не соображает.
– Кто не соображает? Кто пьяный? – взревелгромила. В ту же секунду он замахнулся, держа в руке неизвестно откудавзявшийся булыжник, а в следующее мгновение рухнул на колени и взвизгнул отболи.
– Пошли, – скомандовал Вадим, снова обнимая Любуза плечи. – Как же тебя угораздило с таким идиотом связаться?
– Да кто же знал, что он таким станет, – вздохнулаЛюба. – В школе хорошим парнем был, отличником, между прочим, чемпиономрайона по конькам. Потом, конечно, дурь из него полезла, ну как из всех лет всемнадцать-восемнадцать лезет. Потом вроде стало проходить, попивал, правда, ноне больше других. А в последние полгода как с цепи сорвался, прямо не узнатьчеловека, как будто его подменили. Чуть выпьет – и пошел искать, кому бы мордуначистить. Ко мне постоянно цепляется, мы же в одном доме живем, я тебеговорила, после восьми вечера без родителей стараюсь на улицу не выходить.
– Так это из-за него?
– Не только, но и из-за него в том числе. Вон посмотри,что делается.
Люба показала куда-то в сторону. Вадим присмотрелся и увиделсквозь ветви густого кустарника мелькающие тени. Через мгновение он понял, чтотрое или четверо молодых мужчин с остервенением пинают ногами еще одного,лежащего на земле.
– У нас такое можно каждый вечер увидеть. То на однойулице, то на другой.
Вадиму казалось, что у агрессии есть запах, терпкий, острый,пронзающий все тело запах, исходящий от людей, несущих в себе разрушение исмерть. Он чувствовал этот запах, и к горлу подкатывала мерзкая тошнота. Сейчасвсе здесь было не так, как утром. Совсем не так. Перед глазами вставали тефотографии, которые ему показывала Каменская. Один из растерзанных трупов былобнаружен, кажется, как раз в этом самом сквере. Господи, как же люди живутздесь? Что за дети у них растут? Ведь у детей психика неустойчивая, они-то впервую очередь испытывают на себе влияние установки, которую смонтировали накрыше Института, скрыв от всех ее страшный эффект. Скрыв для того, чтобы иметьвозможность сделать прибор для повышения боеспособности войск. И заплатив заэто ТАКУЮ цену…
– Где здесь поблизости автомат? – спросилон. – Мне нужно позвонить.
Они допрашивали Бороздина уже почти два часа. При нем былослишком много улик, чтобы имело смысл кроить какую-нибудь сложную ложь. Поэтомуон просто молчал, лишь изредка бросая ничего не значащие реплики.
Настя устала. Она чувствовала, что начинает медленнеесоображать. Начиная с вечера пятницы, когда она поняла, что ее три раза почтиубили, и до нынешнего момента, до вечера вторника, прошло примерно девяносточасов. Девяносто часов невероятного напряжения, страха, бессонницы. Организмотказывался существовать и нормально функционировать в таком режиме, онтребовал чувства безопасности, еды и сна.
– Я повторяю свой вопрос, – монотонно говорилаона. – Для чего вы пришли к Надежде Андреевне Шитовой?
Молчание.
– Следующий вопрос: почему вы сказали ей, что ваше имя– Геннадий Иванович Лысаков?
Молчание.
– Как вы объясните тот факт, что в вашем портфеле былинайдены письма, подписанные Лысаковым?
– Откуда у вас ампула с цианидом калия?
– Какой документ для министерства вы распечатывали напринтере Лысакова?
Молчание. Молчание. Молчание.
Она понимала, что завтра все будет по-другому. Завтра передней будет не замкнувшийся в гордом молчании доктор наук, а человек, проведшийночь в переполненной камере, где сорок человек дышат, испражняются,разговаривают, ругаются, дерутся, вступают в сексуальные контакты, издеваютсянад слабыми и немощными. Завтра он забудет свою гордость и надменность. Но еслипозволить ему молчать до завтра, если отпустить его в камеру, не вытянув изнего самого главного, то она, Настя, сойдет с ума. Она должна узнать, кто ипочему пытался ее убить, она не выдержит еще одну ночь без сна, проведенную встрахе и напряжении. Поэтому она упорно долбила одно и то же, задавая емувопросы. Тактика ее была простой: задавать одни и те же вопросы, касающиесятолько сегодняшнего дня, задавать их монотонно, однообразно. А когда Бороздинсовершенно отупеет, выучит все ее вопросы наизусть и расслабится, поняв, чтоничего другого она уже не спросит, огорошить его чем-нибудь неожиданным. Надотолько придумать чем.
Они сидели в кабинете Гордеева. Сам Колобок восседал засвоим столом, внимательно наблюдая за тем, как Анастасия мерно долбит одно и тоже. Периодически ее сменял Юра Коротков, и тогда Настя уходила к себе, чтобыбыстро выпить чашку кофе, выкурить сигарету и посидеть несколько минут сзакрытыми глазами. Гордеев же рта не открывал и не проронил ни звука.
– Откуда вам известен адрес Шитовой? – в очереднойраз вступил в разговор Коротков, и Настя, облегченно вздохнув, вышла изкабинета начальника.
Еще только подходя к своей двери, она услышала телефонныйзвонок. «Не буду снимать трубку», – подумала она. Сама мысль о том, чтонужно с кем-то разговаривать, казалась ей непереносимой. Да и кто может ейпозвонить в десять вечера 7 марта на работу? Никто, от кого можно ожидатьчего-нибудь хорошего.