Книга «Мы пол-Европы по-пластунски пропахали...» - Владимир Першанин

Никому (кроме штабных прилипал) не приходилось легко в той войне. Но что чувствовали в тесных железных коробках люди, идущие под огонь орудий, можно только представить. Однажды я увидел сразу десять или одиннадцать сгоревших «тридцатьчетверок». Жуткое зрелище. Почти все трупы, лежавшие рядом, сильно обгорели. А уж что осталось от тех, кто был внутри, лучше не рассказывать. Головешки, комки угля.

Мы тоже несли потери. Если разведка не замечала вовремя засаду, нас немцы пропускали. Ожидали передовые части. Но ребята, оказавшиеся в кольце, как правило, были обречены. Так получилось с группой из четырех человек на двух мотоциклах. Они шли на М-72 с коляской и на одиночном трофейном «зюндаппе». Ребята не заметили закопанных на обочине дороги два «Фердинанда». Наших разведчиков пропустили. Фрицы не стреляли даже из пулеметов, когда они подъехали к хорошо замаскированным траншеям. Ребята увидели немцев с запозданием, уже приближались наши головные танки и грузовики с пехотой. Дали красную ракету, но было поздно. Дальнобойные орудия «Фердинандов» подбили и сожгли четыре танка и несколько грузовиков. Чудом вырвался один из разведчиков на «зюндаппе» без коляски. Гнал под пулями по степи. Когда вернулся, его едва не расстреляли. Спасло то, что разведчик был ранен, а мотоцикл сплошь исклеван пулями.

Солнечный сентябрьский день стал для нашего полка «черным днем». На дороге горели танки. Кроме «Фердинандов» открыли огонь с закрытых позиций гаубицы и тяжелые минометы. Снаряды и мины добивали разбегающихся бойцов, которые даже не видели, откуда стреляют. Развернули батарею 76-миллиметровок, но «Фердинанды» они взять не могли, слишком толстая броня. Не успевшие окопать свои орудия, артиллеристы гибли от попаданий 88-миллиметровых снарядов. Всю батарею уничтожили меньше чем за полчаса. Среди воронок и перепаханной земли торчали согнутые стволы, нелепо задранные вверх станины, лежали тела погибших артиллеристов.

Но свою задачу они выполнили. Местонахождение «Фердинандов» и немецких гаубиц было установлено.

По их позициям открыли огонь наши шестидюймовые гаубицы, а затем с тыла атаковали танки и пехота. Позже мы проходили мимо. Оба «Фердинанда» догорали, огромные массивные машины с шестиметровыми пушками, способные пробить броню наших танков за два километра. С десяток гаубиц были смяты, расплющены орудийным огнем и гусеницами танков. Угадывались серые пятна убитых немецких артиллеристов. Бой был жестоким, пленных после него не осталось. В тот день полк потерял погибшими более двухсот человек. Кроме самоходок, минометов и гаубиц, немцы вели огонь из пулеметов. Все они были уничтожены, раздавлены вместе с расчетами. Кто-то пытался спастись на грузовиках и легких вездеходах, но мало кому удалось уйти. Быстроходные «тридцатьчетверки» оставили на обочинах цепочку догорающих машин и десятки немецких трупов.

Командир полка отчитал Чистякова, сгоряча грозил трибуналом за то, что разведка прозевала немецкий заслон. Трудно определить степень вины наших разведчиков. Почти все попавшие в засаду ребята погибли, а «Фердинанды» открыли огонь с расстояния более километра. На таком расстоянии, да еще на ходу, трудно различить хорошо замаскированные, закопанные в землю самоходки. А гаубичный дивизион вообще находился за пределами видимости, укрытый холмами. Были допущены ошибки и танкистами. «Разбор полетов» не проводили. Похоронили погибших и двинулись дальше. Чистяков и все мы переживали случившееся. Но во время наступления немцы постоянно оставляли засады и сильные заслоны. Каждую засаду вовремя не обезвредишь. Война есть война. Ваня Уваров сказал мне так:

— Прём вперед без остановки, вот и влетаем. А с другой стороны, как не спешить, если фрицы за Днепр свои войска спешат перебросить. За рекой один немец троих будет стоить. Бить их надо, сволочей, пока не переправились.

Двадцать третьего сентября была освобождена Полтава. Мы на двое суток задержались на ее окраине. Ремонтировали технику, отсыпались после нескольких бессонных ночей. Обсуждали тот случай. Сержант Михась говорил, что глупо винить разведчиков, которые погибли и все же подали сигнал об опасности. Во время стремительного наступления такие вещи неизбежны. А нас все дни гнали без остановок: «Вперед! Нельзя давать немцам передышку». В честь взятия Полтавы хорошо выпили. Чистяков, загибая пальцы, перечислял погибших из разведвзвода. Текучка была страшная. Кто продержался полгода, считался старожилом, а с сорок второго года остались двое или трое разведчиков.

За освобождение Полтавы в дивизии многих награждали. После того случая с «Фердинандами» мы, разведчики, оказались вроде как в опале. Начальник штаба и его помощник по разведке побывали у нас. Посмотрели на наш поредевший взвод. Сам Чистяков, худой, желтый после двух ранений, оставшийся в строю, попросил пополнения. Начальник штаба не ожидал, что мы несли такие потери:

— А чего удивляться? — усмехнулся лейтенант Чистяков. — Нас же гонят и вместо пехоты. Воюем…

Напомнил, как мы брали «языков», потеряв в бою пятерых убитых и несколько тяжелораненых. Начальник штаба имел влияние на командира полка. Пополнение нам дали. Мало того, Чистякова наградили орденом Отечественной войны, а пять-шесть разведчиков медалями. Среди них был и я. Получил вторую медаль «За отвагу». А пополнение? Что толку с необученных ребят. Так, для количества. Учили их на ходу, так как дивизия и полк непрерывно вели наступательные бои.

На подступах к Днепру я попал в заваруху, из которой едва выбрался. Полк двигался пешим порядком. Но шли быстро, останавливаясь на короткие ночевки и дневные привалы по пятнадцать-двадцать минут. У бойцов разваливались ботинки. Подвязывали подошвы проволокой. Несмотря на то что шел конец сентября, было по-южному тепло, почти жарко. Бойцы шли мокрые от пота, некоторые падали от усталости. Хорошо, что часть боеприпасов перегрузили на подводы, захваченные у отступавших фрицев.

В то же время ночи стояли холодные, ночевать было негде. Практически все поселки и отдельные дома сжигались немцами при отступлении. Поверьте, что при температуре плюс 6–8 градусов, да еще на голой земле, спать почти невозможно. Люди падали от усталости, а ночью просыпались от холода. Зажигать костры запрещалось. Немецкие ночные бомбардировщики не дремали, из темноты на огонь не раз летели бомбы.

В тот день мы двигались, как обычно, «гребенкой», охватывая группами главный шлях и боковые ответвления, более или менее наезженные проселочные дороги. По одной из боковых дорог шла наша полуторка, в которой находился я и еще несколько разведчиков. Остальной взвод «пешей» разведки двигался на мотоциклах и лошадях. Мы, словно пальцы огромной ладони, ощупывали путь впереди полка. Миновали очередной сожженный хутор: остатки глинобитного дома с рухнувшей крышей, сгоревшие сараи, гумно. Очень хотелось пить, но в колодец немцы бросили дохлую лошадь. Из глубины шла дикая вонь. Других источников или ручьев поблизости не было. Облизнули потрескавшиеся губы, глядя, как водитель заливает в радиатор холодную, но отравленную заразой воду. Даже огород с помидорами и бахча с арбузами были смяты колесами и гусеницами машин.

Нашли несколько расколотых арбузов, немного помидоров, разделили на всех. Нас было человек во-семь-девять: два сапера, помкомвзвода Бессчетных, я, Ваня Уваров и еще трое-четверо разведчиков. Единственная рация во взводе была у лейтенанта Чистякова, двигавшегося по основной дороге. Мы же в случае опасности обязаны были подать сигнал красными ракетами.