Книга Спасатель. Серые волки - Андрей Воронин

– Здравствуйте, – вполне по-светски ответил на приветствие настоятель. – Обращение вполне подходящее. Как говорят в миру, хоть горшком назови, только в печку не ставь. На паломника вы непохожи, из чего следует, что у вас ко мне имеется некое дело.

– Однако, – усмехнулся приезжий, – стиль у вас, отец Михаил, прямо-таки столичный.

– Необходимо понимать, – без улыбки произнес монах, – что настоятель святой обители суть не только духовное лицо, облеченное Божьей благодатью, но и руководитель, хозяйственник…

– И, как всякий хозяйственник, привык дорого ценить свое время, – с понимающим видом подхватил гость.

– Увы, – кивнул отец Михаил.

– Тогда не стану его у вас отнимать, – убедившись, что говорит с деловым человеком, который не собирается прямо тут, у ворот, читать ему проповеди, объявил приезжий. – Моя фамилия Иванов, я – доверенное лицо депутата Государственной думы Ильи Григорьевича Беглова…

– Беглова? Ильи? – Косматые, тронутые сединой брови настоятеля хмуро сошлись к переносице, взгляд сделался острым и настороженным. – Уж не тот ли это Беглов…

– Совершенно верно, – поспешно подтвердило доверенное лицо. – Я вижу, вы о нем слышали и, кажется, относитесь к нему… э-э-э… слегка предвзято.

– Вот что, господин… гм… Иванов, – сурово произнес настоятель. – Я не просто слышал о вашем доверителе – я его знавал в ту пору, когда он обитал здесь в качестве трудника. И, как и вся братия, до сих пор твердо убежден: кощунственное, богохульное злодеяние, о котором вы наверняка осведомлены, в стенах святой обители совершил именно он. Следствию не удалось его уличить, но земной суд – не последняя инстанция. Так ему и передайте. Для вас, должно быть, это звучит неубедительно и даже смешно, но я не стану с вами спорить. Сразу же после смерти все люди до единого становятся верующими, но для таких, как вы и ваш доверитель, прозрение наступает слишком поздно.

– При всем моем уважении, – дождавшись паузы в этой грозной речи, вставил господин Иванов, – вы абсолютно напрасно мечете громы и молнии и пугаете меня Страшным судом. Не знаю, какой вердикт вынесет этот суд моему доверителю, но по упомянутому вами пункту обвинения он точно будет оправдан. Однако вы правы: спорить и препираться в данном случае означает лишь попусту тратить драгоценное время – как ваше, так и мое, которое, уверяю вас, тоже стоит недешево. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Прошу вас.

С этими словами он сделал широкий приглашающий жест в сторону микроавтобуса. Слегка обескураженный только что полученной от мирянина безупречно вежливой, но достаточно резкой отповедью, отец Михаил неуверенно двинулся в указанном направлении. Посланец депутата Беглова кивнул, и водители, взявшись за ручки, синхронно открыли покрытые толстым слоем пыли створки распашных задних дверей микроавтобуса.

Внутри на выстланном рубчатой резиной железном полу стояли три объемистых, прочных дощатых ящика. Водитель микроавтобуса – тот, который без галстука, – запрыгнул в кузов и, вооружившись фомкой, начал с треском и скрежетом отдирать приколоченную гвоздями крышку ближайшего к выходу ящика. Сосновая древесина с протяжным скрипом выпустила из своих тугих объятий последний кривой гвоздь, металлическая упаковочная лента лопнула и задребезжала, раскачиваясь в воздухе, снятая крышка легла на пол, открыв взорам присутствующих содержимое – какие-то упакованные в холст, брезент и полиэтилен плоские прямоугольные предметы. Они были составлены ровно, со всей возможной аккуратностью, но до того разнились по размерам, что в целом производили ощущение беспорядка, почти хаоса.

– Что это? – подозрительно спросил отец Михаил.

– Лучше один раз увидеть, – вместо ответа напомнил посланец Беглова.

Отступив от кузова, он вынул из кармана сигарету, покатал ее между пальцами, понес ко рту, но спохватился и с полдороги вернул обратно в пачку.

Отец Михаил подобрал запыленный подол подрясника и занес ногу на подножку. Один из водителей сунулся ему помогать; монах нетерпеливо отпихнул его локтем и ловко, как молодой, забрался в пышущий жаром, как разогретая духовка, жестяной короб кузова. Оттуда он бросил на господина Иванова еще один косой, недоверчивый взгляд, как будто опасался, что его сейчас запрут в этой раскаленной консервной банке и увезут в неизвестном направлении. Упомянутый господин, поймав этот взгляд на себе, лишь удивленно поднял брови: да что вы, я же мухи не обижу! – и настоятель, отвернувшись от него, склонился над вскрытым ящиком.

Андрей Липский отошел на пару шагов, давая монаху время осмыслить увиденное и осознать масштабы происходящего. Он дьявольски устал и, несмотря на дорогой костюм, сверкающую белизной рубашку и гладко выбритые щеки, чувствовал себя основательно пропыленным как снаружи, так и изнутри. Он провел на чердаке пустующего деревенского дома без малого четыре часа, едва ли не по крупице просеивая песок. Чердак оказался буквально выстлан сплошным слоем укрытых песчаным одеялом церковных реликвий; самые старые иконы, в числе которых был и чудотворный образ Николая-угодника, о котором упоминал Французов, обнаружились внутри двойных стенок набитого изъеденным молью тряпьем сундука. Андрей разобрал его в самом конце, испытывая что-то вроде вдохновения, потому что понял ход мыслей того, кого умирающий экс-министр в своем рассказе окрестил Мажором. Работа, которую проделал этот полумифический персонаж, перепрятывая краденые сокровища, вызывала у Андрея невольное уважение: это был адский труд, который к тому же пришлось проделать украдкой, наверняка не в один присест и при острой нехватке времени.

Он покинул деревню под покровом ночной темноты, как вор, и чувствовал себя вором до последнего мгновения, когда настоятель монастыря наконец прекратил ненужные разговоры, забрался в кузов и склонился над открытым ящиком. Теперь оставалось лишь уладить некоторые формальности, из которых необходимость расплатиться с водителями взятых напрокат автомобилей представлялась далеко не самой щекотливой.

Задумавшись, он пропустил торжественный момент и вернулся к действительности, только когда почувствовал исходящий от настоятеля приторный аромат церковных благовоний, смешанный с запахом древесной стружки. Обернувшись к распахнутым настежь дверям, за которыми в душном полумраке кузова виднелся частично скрытый пыльным линялым брезентом лик святого Николая, отец Михаил перекрестился, явно далеко не впервые, и отвесил глубокий поклон, тоже наверняка не первый и даже не второй.

– Уж не знаю, что и сказать, – промолвил он, повернувшись к Андрею.

– А говорить ничего не надо, – успокоил его тот. – По крайней мере, мне. Но вы, а вместе с вами и все, кого это может заинтересовать, должны знать: Илья Григорьевич Беглов непричастен к тому кровавому злодеянию, о котором вы упомянули. Все эти годы он трудился не покладая рук, чтобы отыскать и вернуть монастырю и православной церкви похищенное и обелить свое имя – в первую очередь в глазах верующих и братьев, давших ему приют в трудный период его жизни. Вот это, отец Михаил, нужно будет сказать обязательно. Причем так, чтобы вас услышало как можно большее количество людей.