Книга Венецианская блудница - Елена Арсеньева

Глава 28

Подозрения и обвинения

Больше ей здесь уже было нечего делать, и Лючия ушла, неглядя вокруг, не обращая внимания на изумленные взгляды. Скорее увидеть Андрея,рассказать ему…

«О чем рассказать?» – словно бы спросил в душе чей-тохолодноватый насмешливый голос, но Лючия только плечами передернула. Как это –о чем? О клевете Шишмарева, об этой «дуэли» – о чем же еще!

Похоже было, что слуги уже все прознали: гайдук бросилсяотворять перед Лючией дверцу кареты с таким рвением, что споткнулся и едва носне расшиб; кучер гнал так, что кони летели, будто на крыльях… Лючия не думалани о чем – ее трясло от уходящего, запоздалого страха. Чудилось, она разыгралана сцене пылкую роль, оставившую ее душу нетронуто-холодной. Ведь и в самомделе: уничтожив, унизив Шишмарева, она исполнила некий общественный канон,поступила согласно общепринятому правилу: женщина должна страстно возмущаться,если кто-то оклеветал ее, назвав своей любовницей. Лючия и возмутилась бы… влюбое другое время, но не теперь – не теперь, когда смертельно боялась совсемдругих слов Шишмарева: «Это гулящая девка, которая предала свою сестру, чтобызавладеть ее женихом и богатством». Да… и неизвестно, что сделала бы Лючия,скажи Шишмарев вот эти слова. Может быть, прямо тут же рухнула бы на колени ипокаялась перед всеми.

Быстро темнело, и небо на закате стало ослепительно-золотым.

Спускалась ночь, слабо белела дорога. Небо было все взвездах. Высунувшись из окошка, Лючия глядела на них – и вспоминала другиеночи, другие звезды, другое небо…

Она не заметила дороги и была изумлена, когда кони, описавполукруг, остановились у парадного крыльца Извольского, освещенного факелами.«А что, ты думала, тебя во тьму ада должны доставить?» – усмехнулся в душе тотже холодноватый голос, и Лючия стремительно, как в омут, бросилась из кареты водвор, не заметив протянутой Ульяниной руки, прошумела платьем по ступеням, покоридорам, по коврам, по гостиным – и, только вбежав в пустую спальню, осозналанаконец, что она в доме одна, и удивленно обернулась к Ульяне, которая, едва поспевая,спешила за нею.

– Где же князь? – спросили они враз, мимолетно усмехнувшисьдруг дружке, но тут же улыбки угасли на их встревоженных лицах.

– Разве он еще остался на бале? – заикнулась Ульяна, ноЛючия покачала головой:

– Его отозвал гонец… теперь, впрочем, я подозреваю, что этобыла просто уловка, человек был подставной, и, значит…

– Нет, человек был не подставной, – перебил ее чей-то голос,и в спальню вольно, без доклада и церемоний вошел граф Лямин. – Простите, что осмелилсяворваться, но я ехал вслед за вами. У меня до вас, княгиня, дело неотложное.

Он, извиняясь, улыбнулся Ульяне, и та улыбнулась в ответ.

– Пойду скажу свечи зажечь, – пробормотала она как бы просебя, выходя. – Ночь настала какая душная…

Да и впрямь дышать было нечем, и Лючия безотчетно отерлалоб. Если ее и насторожил непривычный тон Лямина и это холодное – «княгиня», тотеперь было не до выяснения отношений. Скорей бы узнать, куда отправился Андрейи когда вернется!

– Так вы говорите, что знаете, где он? – спросила онанетерпеливо. – Ну же, ну!..

– За ним прибыл посланный из Казарина-Каширина, от князяСергея Ивановича, прибывшего домой внезапно и только тут узнавшего, что дочьего сбежала, дабы обвенчаться с князем Извольским.

Что-то темное прошумело перед глазами, и Лючия с изумлениемобнаружила, что сидит в кресле. Как удачно, что оно оказалось рядом, ведь оттакой новости немудрено и грянуться оземь!

Приехал отец Александры… О господи, нет, это приехал отецЛючии! Настоящий отец! И можно увидеть его, и заглянуть ему в глаза, и… и…

– А что же княгиня Катерина? – спросила Лючия чужим голосом.– То есть, я хочу сказать, матушка? Она приехала?

– Как сказал кучер, княгиня занемогла и задержалась вМоскве, – отозвался Лямин, глядя на Лючию с острым, пронизывающим любопытством.– Но, думаю, это несерьезно, и вы скоро увидитесь.

– Да, – кивнула Лючия. – Да, я очень на это надеюсь…

На самом же деле она очень надеялась и мысленно молила бога,чтобы он немедленно послал на нее какую-нибудь заразную болезнь, преградившуюдоступ к ней на месяц, а лучше – на два. Надеялась, что за это время делапризовут князя Сергея опять в дальние страны, и общение родителей с дочерьюсведется к переписке. А может быть, они так рассердятся за эту свадьбу, чтолишат ее своего благословения, откажутся видеть ее? Нет, это слишком хорошо,чтобы оказаться правдой!

Лючия с тоской вздохнула о несбывшейся мечте; спохватившись,подумала, что, может быть, граф Лямин поймет этот вздох как сожаление о том,что еще нескоро увидит мать, как запоздалое раскаяние, страх передпоследствиями… словом, как угодно, только не за истину.

Да господи! Почему он должен знать, даже подозревать истину?Никому и в голову не придет история, больше похожая на сказку, о подмененныхмладенцах, а никаким словам Шишмарева больше веры ни у кого не будет.

От этой мысли Лючия приободрилась было, но тут же еепронзила новая догадка, да такая страшная, что она невольно вскрикнула:

– О боже! А если князь Сергей Иванович… я хочу сказать,отец… а если отец вызовет на дуэль Андрея?!

Она заломила руки, но граф Лямин успокаивающе покачалголовой:

– Не думаю, что такое возможно. Ведь разговоры об этом бракедавно уже велись, речь идет только о некоторой торопливости. Однако я рад, чтонаконец-то увидел на вашем лице истинное, искреннее чувство.

Лючия взглянула на него полуиспуганно, полувопросительно.

– Любовь, – пояснил граф Лямин. – Я увидел в вашем лицелюбовь, и это дает мне надежду, что мы все-таки поймем друг друга.

– Поймем друг друга… но в чем? – дрожащим голосом спросилаЛючия, сама не понимая, отчего ее мучает этот неотвязный страх.