Книга Оборотный город - Андрей Олегович Белянин

они тоже с тылу остановили врага, кидались оружием пролетариата, и хоть это не было заметно, но очень старались…

— Ты уж не серчай на неё, казачок, — скорее себе под нос, чем для меня бормотала чуть прихрамывающая крестьянская красотка. — Хозяйкой быть ох как непросто. Ить все на тебя косятся, все завидуют, все на место твоё сесть норовят, а тя спихнуть под корягу. Оттого она и сурова сверх меры, а с нами иначе как, мы ж нечисть беспардонная, сам понимаешь…

Я вздохнул. А что мне было говорить? Тупо кивать — это несложно, поддакивать — чуть потрудней, но тоже можно в принципе. Однако самое главное в том, что, пожалуй, я один на всём белом свете как никто понимал мою Катеньку, но радости это понимание не приносило абсолютно…

— Вона по лесенке поднимайтесь, а уж там и до Калача рукой подать.

— Спасибо, баба Фрося, — кивнули мы.

— И вам не болеть, казачки, — тепло улыбнулась она.

* * *

«Курва старая!» — едва ли не одновременно подумали мы, когда вылезли и огляделись. Мы стояли, как два жертвенных агнца, посреди кладбища в предрассветной дымке, со всех сторон окружённые ухмыляющимися французскими скелетами. Их было много, думаю, больше тысячи, хотя и меньше, чем предполагала Катерина, но для нас двоих всё равно по-любому с гаком!

— Почуяли, что икона у нас, — сипло выдохнул Прохор.

— До рассвета продержимся? — неизвестно у кого спросил я, потому что отбить сотню клинков, со всех сторон клюющих твою грудь, невозможно, будь ты дважды георгиевский кавалер, с Золотым оружием за храбрость и медалями за участие в самых великих баталиях Российской империи. И ведь поганей всего, что я прекрасно понимал — даже если успею достать из-за пазухи чудотворную Рильскую Божью Матерь, то молитву о спасении мне прочесть уже никак не дадут. Хотя бумажка с текстом есть, но слов-то я не запомнил… — Прощай, Прохор. Ты был мне очень дорог…

— Чего ж прощать-то? Расстаёмся ненадолго, в раю уж как-нибудь встретимся.

— Les cosaques, regardez, les cosaques![13] — с явным огорчением дружно раздалось отовсюду.

— Только рассмотрели, пустоголовые? — гордо прикрикнул мой денщик, но я тронул его за плечо — скелеты смотрели не на нас. И поверьте, я тоже далеко не сразу сообразил, что мы тут не единственные казаки. Всё кладбище по периметру было оцеплено конными донцами полка Иловайского 12-го!

Французы поняли, что отступать некуда. И хотя на их стороне было численное преимущество, нечувствительность к ранам, невосприимчивость к смерти, но укоренившийся в подсознании страх перед казачьими пиками оказался сильнее.

— Mon Dieu, sauvez-vous, les cosaques![14]

Бонапартисты дрогнули и бросились врассыпную. Кладбищенская земля задрожала под тяжёлой поступью рыжих жеребцов, и долгое, протяжное «ура-а-а!» гулко разлилось под быстро розовеющим небом.

Но самое удивительное, что в первых рядах лавы в ломаный строй перепуганной французской нечисти ворвался на белом арабе мой грозный дядюшка Василий Дмитриевич! А чего я должен был ждать? Родня есть родня, у нас своих не бросают…

Рассвет вспыхнул, как всегда, неожиданно. Лихие донские кони пронесли своих хозяев через всё кладбище, растаптывая падающих под солнечными лучами скелетов в серую пыль! Не знаю, сколько их было, скольких привело баскское заклятие, знаю лишь, что в то утро не ушёл ни один, и ни один больше не поднимется топтать нашу землю, уж это точно!

…Утром следующего дня я стоял навытяжку в дядиной горнице. Генерал в мундире нараспашку попивал свой излюбленный кофе, вяло выслушав мой доклад. Его куда больше вдохновляла маленькая серебряная икона Путеводительницы…

— Так вот она, стало быть, какая, — ухмыльнулся мой дядя, горделиво расправляя усы. — Был тут час назад местный батюшка. Так представляешь себе, на колени бухнулся, слезами умиления заливался! Говорит, редкость это чудесная, и цены ей нет, она, как мост духовный, землю Болгарскую с Россией на ладонях держит. Уже в Святейший синод написали, пусть из Петербурга охрану надёжную пришлют. А может, я и сам с Богоматерью Рильскою до столицы в коляске прокачусь, государя императора за табакерочку золотую эдаким подарком порадую. А что такого?

Я пожал плечами.

Вчера вечером, по отдельному указу Хозяйки, из Оборотного города был выпущен господин Чудасов. Сельский поэт здорово сдал в весе, напрочь растерял весь гонор, стал сильно заикаться и потеть не по делу. Его отправили домой, где, по слухам, его ждала некая «мамзель Фифи». Стало быть, долго не протянет, хромая рыжая ведьма выпьет последнюю кровь. Можно, конечно, напустить на неё Павлушечку, ему Митрофан очень понравился (даже не хочу знать чем), то есть, по идее, заступиться может, но стоит ли…

— Ну а ты-то сам чего третий день смурной ходишь? Я на тебя рапорт написал, к кресту Георгиевскому представил. Болтун ты, старшим хамишь, карьеру военную не сделаешь никогда, но в данном деле линию свою отстоял честно. Хочешь в отпуск до маменьки с сестрицами?

— Спасибо.

— Ладно, знаю, что тебе больше сердце утешит. — Дядя встал, подошёл ко мне и, крепко взяв за грудки, тихо сказал: — Письмецо тут ко мне утром на подоконник легло. Для тебя. Отдавать не хотел, а, видно, придётся…

Я выхватил из его рук маленький, вчетверо сложенный лист бумаги. Там была всего одна строчка: «Скажите Илье, что я буду на кладбище в полдень».

— И вы молчали?!

— Да нужна тебе эта девка глупая… — попробовал отшутиться он, но я уже опрометью бросился на выход, зацепившись шпорой за оттоманку. Она развернулась, в свою очередь сбив столик с дядиным завтраком, штоф водки лёг набок, и тягучая струя быстро наполнила левый генеральский сапог…

— Иловайски-ий!

— Извиняюсь. — Я быстро вернулся назад, всё поднял и от души обнял своего знаменитого родственника. Но, видимо, неудачно — он не успел поставить кружку и от горла до пупа был облит горячим кофе…

— Иловайски-ий, каналья, мать твою!

— Что ей передать? — на миг задержался я.

Дядя в сердцах грохнул пустую кружку об пол, но меня уже не было. Я нёсся вперёд на крыльях любви.

P.S.

— Пришёл.

— Прибежал.

— Я тебе ничего не обещала. Мне, между прочим, вообще наверх выходить строжайше запрещено.

— Понятно.

— Что тебе понятно? Вот парни пошли, нет чтобы просто поцеловать, болтает тут неизвестно о чём!

…Как вы понимаете, разговоры на этом закончились. А вот всё остальное непременно должно только продолжиться, и не на один день, и не только здесь, потому что такую девушку я не отпущу ни за что и никогда!