Книга В дебрях Маньчжурии - Николай Аполлонович Байков

и о прощении грехов их вольных и невольных.

Дремучая тайга шумела, напевая свою грустную песню. Она звучала, как торжественный реквием в храме первозданной природы, под темными сводами вековых кедровников.

Окончив молитву и встав с колен, Афанасенко обратился ко мне со словами:

«Хотя они и великие грешники, но все ж русские люди! Давайте их похороним, как следует, чтобы таежный зверь и птицы не разнесли их кости».

Я согласился с этим проектом и вскоре огромный костер запылал на лесной поляне, пожирая своими огнеными языками остатки фанзы и трупы злосчастных охотников.

Черный дым заклубился над лесом, поднимаясь к синему небу, спокойному и равнодушному. Стаи ворон, потревоженные пожарищем, реяли в вышине, оглашая чистый горный воздух своим клекотом.

Не ожидая конца этого языческого погребения, мы продолжали свой путь, поднимаясь на крутой перевал Хайлин-Мяо.

Через полчаса мы были на водоразделе, откуда открывался чудный вид к северу и к югу.

Бросив взгляд назад с перевала, мы видели клубы редкого беловатого дыма на темном фоне хвойных лесов. Всепожирающий очистительный огонь сделал свое дело и скрыл следы таежной драмы, разыгравшейся в дебрях Хайлинских кадровников.

Тайна обезьянки

Однажды к нам на двор забрел китаец с обезьянкой и начал свое нехитрое представление, в котором главную роль, конечно, играла макака, изображавшая различные персонажи в роде русской «мадамы», «капитана», «китайца. ходи», «солдата», «купеза», «бой-ки» и других, более или менее популярных, типов.

Вокруг импровизированной сцены постепенно образовалась большая толпа, по существу состоящая из тех же типов, имитируемых маленьким человекообразным животным.

Толпа смеялась, гоготала, дразнила обезьянку и издевалась над ней, чувствуя правдивость этого подражания и несомненное сходство с собою.

Несчастное, худое и изморенное существо, исполнявшее свою роль из-под палки, производило жалкое впечатление и смотрело на окружающую толпу грустными умоляющими глазами, как бы прося снисхождения и защиты. Но ни у кого из зрителей бедная обезьянка не находила не только участия и сочувствия, но даже жалости.

Толпа всегда жестока и беспощадна и в данном случае она проявила эти качества, доведя несчастное животное до иступления.

Вожаку никак не удавалось ее успокоить и он был уже в отчаянии, не зная, что предпринять против людской жестокости.

Я стоял в стороне, наблюдая за всей этой сценой. Мне жалко стало обезьянки и я подошел к ней поближе.

В кармане у меня нашлась конфета и я протянул ее дрожащему от страха зверьку.

Взгляд его, обращенный на меня, обнаруживал страх и недоверие и в то же время мольбу. Казалось, он хотел сказать:

«И ты тоже? За что вы, большие, сильные и умные люди, дразните и издеваетесь над маленькой, слабой обезьянкой! Что она вам сделала плохого?»

Взяв конфету, обезьянка спрятала ее себе за щеку и снова приняла прежнюю оборонительную позу.

Я протянул к ней обе руки, приглашая взглядом и жестами к себе.

Сначала она недоверчиво смотрела мне в глаза, ища в них ласку и искренность. Затем, не спуская с меня испытующего взора, она перешла ко мне на руки и прижалась к моей груди всем своим маленьким тщедушным тельцем.

Я гладил ее по голове, при чем она издавала довольное мурлыканье и вскидывала на меня свои выразительные большие глаза, в которых светилась благодарность и доверие.

После всего этого я не мог уже отдать ее обратно вожаку на мучение и истязание и предложил ему за нее довольно высокую цену.

Не ожидая такого оборота дела, вожак сразу дал свое согласие и таким образом обезьянка осталась у меня, сделавшись впоследствии общей любимицей моей семьи.

Она была из породы яванских макак и оказалась молодой самкой, в возрасте двух-трех лет. Мы назвали ее Сарой, по сходству этого имени с ее прежнею китайскою кличкой.

В начале она была до невероятия худа и истощена, но обильный корм быстро ее поправил. Она стала веселой жизнерадостной, шаловливой проказницей, забавлявшей нас своими уморительными ужимками, умом, находчивостью и любознательностью.

Прошли теплые дни лета и осени. Настала суровая, холодная зима с ее жестокими морозами и ветрами. Хотя в комнате, где она жила, было очень тепло, но очевидно климат Северной Маньчжурии неблагоприятен для экзотических животных и наша обезьянка стала болеть и чахнуть. Апетит у нее пропал и исчезла прежняя жизнерадостность. Она часто сидела на окне и грустными глазами смотрела в даль, где синели на горизонте лесистые хребты Лао-лина.

Мне казалось, что она скучает по своей теплой прекрасной родине и вспоминает ее роскошные, ароматные джунгли.

В декабре месяце она стала кашлять и у нее открылась гноящаяся рана на хвосте. Худоба ее прогрессировала и темнокоричневое лицо ее побледнело.

Приглашенный мною врач осмотрел ее, выслушал и поставил определенный диагноз: туберкулез в начальной стадии.

Обезьянка, как-будто, сама сознавала свое положение, жалобно стонала и, кашляла, держась за грудь своими маленькими похудевшими ручками.

Жалко было смотреть на бедное животное, но всякая помощь была бесполезна. Болезнь прогрессировала и к весне должен был наступить конец.

Я часто в ту зиму уходил на охоту и находился в отсутствии по неделям.

После одной из таких отлучек, я по обыкновению пошел проведать Сару. При моем появлении, она издала радостный крик, бросилась ко мне на руки, и стала искать у меня в волосах, преуморительно перебирая их своими нервными тонкими пальцами. Этим она выражала свою любовь и привязанность.

В настроении ее я заметил некоторую перемену. Она сидела у себя в клетке и что-то сосала, держа в руках какой-то предмет.

Рассмотрев его поближе, я убедился, что это корешок дикого женьшень, который лежал в моем письменном столе.

С большим трудом мне удалось добыть от Сары корешок, так-как она ни за что не хотела его отдавать и сопротивлялась до последней возможности. Чтобы получше его спрятать, положил его на верхнюю полку книжного шкафа и дверцу запер на ключ.

У корешка был откушен небольшой кусок, величиной с горошинку.

Сара внимательно следила за мной, когда я прятал корешок.

Прошло около месяца, за это время я опять побывал на охоте и, возвратясь домой, не нашел корешка на месте. Книжный шкаф был открыт и ключ торчал в замке.

Сара была особенно весела и шаловлива. Прежнего угнетенного состояния как не бывало. У нее появился аппетит, цвет лица стал нормальным и язва на хвосте исчезла.

После тщательных поисков, я нашел корешок жэн-шэня запрятанным в складке одеяла Сары. Увидя, что он найден и взят мною, обезьянка заволновалась, подскочила ко мне и старалась его отнять. Я отдал ей корешок,