Книга Одна из них - Катерина Ромм

ставший похожим на мокрый песок. Вода в ведре застыла плотной плёнкой; листья на деревьях за окном подтаяли, словно масло. Лишь когда границы между предметами начали стираться, всё снова замерло. Мир был в трауре.

* * *

– Это сложно? – спросил Алишер у Альфы. Скорость звука замедлилась, и его губы шевелились прежде, чем Альфа слышала слова. – Почему королева Эстель не удержала стихии?

– Credendo vides. – Камила по очереди прикоснулась к окаменевшим кристаллам, проверяя их температуру. – Верит кто – видит. Не верила больше ни себе, ни своей стране Эстель.

– Я слышал другую теорию, – в комнату вошёл невысокий светловолосый мужчина. Ремко. Альфа до сих пор не знала, как он очутился в Ангоре, – она забыла спросить.

– Вы отец Ка… девочек? – спросила Бимбикен.

Он кивнул.

– Я сомневался, говорить ли вам. Всё это очень странно… звучит, – мужчина перескакивал взглядом с пола на потолок, избегая смотреть на Кассандру. – Но вы назвали имя Осцельс во время своей… церемонии, и мне кажется, что я… с ним встречался.

Альфа внимательно слушала Ремко. Она полагала, что Осцельс Сэптен давно погиб. О его судьбе ничего не было известно, и для магистров это обычно означало самую печальную участь.

– Наши с ним пути пересеклись… ненадолго, – Ремко было трудно говорить из-за ставшего плотным воздуха. – Он умер, к сожалению. Но перед тем как уйти, сказал мне, что он вроде как… предал стихию. И выдал королеву.

– Далет Осцельс, магистр воды, – обескураженно прошептала Альфа.

– Но он раскаялся, прощения просил! – торопливо добавил Ремко. – Ещё сказал мне, что я должен найти Атлас… Я и нашёл.

Ремко протянул ей квадратную книгу, но Камила невольно отшатнулась. Она сама не могла объяснить почему. Новость о Далете слишком больно её ранила. Как можно предать стихию, которая часть тебя? Которая составляет тебя всего, каждую частицу тела и души? И предать Эстель! Нет, она отказывалась верить.

Атлас выскользнул из рук Ремко, но Алишер успел подхватить его прежде, чем книга коснулась песчаного пола.

– Она порвана, – разочарованно сказал Алишер, глядя на переплёт.

ε

Бимбикен выгнала всех прочь, позволив остаться лишь Призраку, чтобы та приглядывала за Мари. Теперь, когда в комнате стало тихо и никто не ругался, Мари вернулась к телу Кассандры и больше не желала отходить от него. Она пристроилась на хлипкой табуретке, упёрлась в деревянное ложе локтями и не отрываясь смотрела в лицо сестре. Её глаза блестели, но Мари не плакала. Наверное, есть такая боль, которую слезами уже не выразишь, не выплачешь. Призрак тоже не плакала, когда казнили её маму. А вот Томь ревел… Ничего не понимал, а всё равно ревел.

Сидя на мягком полу в углу комнаты, Призрак рассеянно поглаживала книгу. Алишер хотел унести её, но она попросила оставить, и он не стал спорить. Глядя на Атлас, легко было думать о хорошем. Интересно, это ей кажется или действительно так? Если она поделится с Ремко, сможет ли он подтвердить?

Взрослая Ома, мечтательно откинувшись на застывшую пористой массой стену, представляла себе Алилут её детства. Она мало что помнила: фрагменты каких-то малозначимых событий; солнечные блики на стене – солнца в их доме с высокими окнами всегда было предостаточно; людные рынки на узких улочках… Как её выводили гулять в мягких ярких платьицах и белых гольфах. Платья рвались, и гольфы безнадёжно пачкались: маленькая Ома не желала чинно ходить за ручку по проложенным тропам. Однажды она шутки ради спряталась от мамы в одном из алилутских дворов. Там были фонтан, скульптуры, скамеечки и много-много деревьев – настоящее раздолье для ребёнка. Мама всё обыскала, но так и не смогла найти Ому в её зелёном платье. Дочь вышла к ней сама – грязная, как последняя оборвашка.

Это умение пригодилось Оме после Передела, когда они с родителями бежали в Набрегу. Там не было больших окон и солнца – наоборот, чем темнее угол и чем неприметнее одёжка, тем лучше. Так и жили. Отец, бывший герцог Алилутский, работал на рыбной барже. Он вставал до рассвета, возвращался рано вечером и приносил деньги: не монетки Флориендейла, а новые бумажные купюры Федерации. Он пил только воду и ел только мясо; говорил, что от рыбы его воротит. Часто ругался на кого-то, сидя на кухне. А мама ждала ребёнка… Отец заметил: «Самое время детей делать».

Всё изменил нелепый случай. То ли Ангел их за что-то наказывал, то ли судьба такая. Отец спас утопающего: вытянул его из пучины, откачал, а тот оказался одним из бывших слуг в их алилутском поместье. Он бежал, когда они обороняли город, но отец не стал ему этого припоминать. Отец дождался, пока мужчина придёт в сознание, и проводил его до дома. А тот на следующий же день донёс на него… Тогда ещё щедро вознаграждали за доносы, а уж тем более на герцога. Полиция пришла за ними днём, и всех арестовали: и маму, и новорождённого Томира, и Ому. Ома как раз выучила все буквы.

До сих пор стоило закрыть глаза, и Ома снова видела перед собой затянутое плотными серыми тучами небо, чувствовала, как ледяной ветер кусает её за щёки, слышала, как лодки стучат друг о друга на неспокойных волнах. Их вели к полицейскому участку по набережной, у всех на виду; маме и Оме сковали руки – не убежишь, не спрячешься. Ома спрашивала себя: за что так? Ведь мама учила её, что Ангел справедлив, что Ангел всё видит и помогает! А папа сказал как-то раз: «Один раз предал – слаб человек, пожалей его. Два раза предал – подонок, значит. Таким не прощают». Ома запомнила, но подумала тогда: если один раз предал, на полшага подонок уже.

Прощать она никому ничего не собиралась, и жалеть тоже. Зато пожалели её: однажды сутулый охранник, который часто отирался возле их камеры, принёс ей старую книжку. Сказал, что теперь Ома может учиться читать. Непонятно, где он нашёл её, такую рваную, но какая разница? У Омы появилась книжка! А Ома даже спасибо ему не сказала – это она навсегда запомнила. Она поклялась никогда не говорить спасибо людям по другую сторону решётки.

Ома читала сказки из этой книжки вслух, одни и те же, снова и снова, пока во рту не пересыхало, так что приходилось ждать следующей кормёжки, чтобы глотнуть воды. Она уставала, но читать было необходимо – Томир затихал только при звуке её голоса. Отец пропал, и его не могли найти, а маму часто уводили на допросы, длившиеся иногда по нескольку часов. Ома теперь была старшая в семье и заботилась о брате.

Одно