Книга Доброе слово - Эва Бернардинова

жизнью и которых знает каждый.

Однако, говоря, что Вацлаву Чтвртеку «посчастливилось», мы далеко не в полной мере передаем действительное положение дел. Вся творческая жизнь писателя Чтвртека — это пример упорной, пылкой, преданной целеустремленности, необычайно систематического и сознательного труда.

Первую книгу для детей писатель опубликовал еще в 1947 году. Она предназначалась самым маленьким читателям и называлась просто, но выразительно — «Веселые сказки». Книга как бы предупреждала, что это именно сказки, и сказки веселые, и вышли они из-под авторского пера, чтобы стать неотъемлемой частью чешской детской литературы.

Но от первой книги к сказкам о Румцайсе, которую дети прочитали в 1970 году, был пройден долгий путь. Вацлав Чтвртек прошел его обстоятельно и с трудовой честностью. И шаг за шагом, от книги к книге художественные приемы писателя совершенствовались и углублялись, от книги к книге Чтвртек обращался к своим читателям все более чутко, проникновенно и с большой художественной силой. Его книги убеждали, что писатель идет своим жизненным путем, ему есть что сказать детям, и он знает, как сказать.

Но действительно все перекрыл фонтан творчества Чтвртека, выплеснувшийся в 1970 году двумя книгами — «Румцайсом» и «Сказками из мха и папоротника». В них Чтвртек открыл свою фантазию и свое сердце маленькому читателю, в них он нашел сам для себя и для своего читателя голос, звучащий чисто и непосредственно, голос, не вызывающий сомнений. В них он открыл целую плеяду сказочных героев, которые один за другим приходили к детям в книгах и с экрана телевизора в двух основных сюжетных линиях творчества Чтвртека. Это серия сказок о разбойниках, с Румцайсом, Манкой, Циписком и их друзьями и недругами, в которых очень мало разбойничьего, но сильно человеческое начало в духе лучших традиций чешской народной сказки, и серия сказок о лесных домовых Кршемилеке и Вохомурке и волшебном мире вокруг них, сказок, полных поэзии, фантазии, любви к природе и гармонии. Обе эти линии творчества Чтвртека в семидесятые годы идут рядом, и между ними своя органическая связь, которую создает авторское чувство юмора, пластичность образов и богатство языка, а более всего — его гуманизм, горячее отношение к ребенку и стремление доставить детям радость.

Вацлав Чтвртек не дожил до конца десятилетия, которое дало детям столько его великолепных сказок. Однако его книги остались с ними. С нынешними и будущими.

О предивном платье пани Маркеты

Однажды Рожмберк из Прахатиц решил устроить бал и велел пригласить также пани Маркету, жену пивовара Румпала. Когда слуга с приглашением пришел к их дому, он услышал из открытого окна такой крик и плач, что испуганные голуби взлетали с крыш.

Дважды пришлось слуге ударить в дверь молотком, пока привратник ему не открыл. Слуга подал ему приглашение и спрашивает:

— Что здесь у вас происходит?

Так как это был слуга самого Рожмберка, привратник учтиво отвечал ему:

— Все дело в том, что за телесными прелестями не всегда скрывается прелесть душевная.

Тем временем пани Маркета, выплакав все слезы, попрекала своего мужа, пивовара Румпала:

— Нет, не печешься ты обо мне. Будь твоя воля, ходила бы я одетой что твоя служанка.

Между тем она стояла по колено в ворохе великолепных нарядов, раскиданных по полу.

А тут, как на грех, приходит привратник с приглашением от Рожмберка. Едва пани Маркета заглянула в письмо, как тут же снова загорелась гневом:

— Вот видишь, Румпал! Да я лучше удавлюсь, чем пойду в убогом платье на бал к Рожмберкам!

Пивовар Румпал пал перед ней на колени и просил, и умолял ее:

— Не кощунствуй, Маркета. Говорить такие слова — все равно что дьявола за хвост дергать.

— Уж коли суждено мне марать руки о чертов хвост, — крикнула пани Маркета, — так я на бал пойду. Но только в платье из теста, из которого пекарь Микшик хлеб печет.

У Румпала дух захватило.

— Ты понимаешь, что говоришь? Это же прямая дорога в пекло.

Пани Маркета отрезала со злостью:

— Зато ты пойдешь прямо на небеса! Вот ты и замолви за меня словечко.

И тут же она послала служанку к пекарю Микшику в дом Ситтера. Пекарь не поверил своему левому уху и подставил правое, но услышал от служанки то же самое:

— Велено тебе сделать для нашей пани бальное платье из теста, из которого ты хлеб печешь.

Тут пекарь побелел, как мука, и стал было всячески изворачиваться. Но, в конце концов, рассудил, что пани Маркета рядом, через дорогу, а до неба высоко. И он принялся за работу. Замесил тесто и раскатал его тоненько, как шелк. Резал его, и снова скатывал. Вышло у него из теста чудесное платье, никогда еще не виданное. Даже и не верилось, что его сделал пекарь.

Словно руку его направлял сам черт.

Когда он понес это платье к Румпалам, на улице выбежал ему навстречу безглавый цыпленок, на краю площади повстречал он пса с девятью ногами, а на самой площади — кобылу с кабаньей головой. Ополоумевший пекарь положил платье перед порогом дома Румпалов, стукнул молотком в дверь и убежал.

Когда вечером пробило на башне семь часов, затрубили во дворце Рожмберков три трубача. И начали съезжаться в каретах гости.

Пани Маркета пришла пешком, пивовар Румпал гордо вел ее под руку. Они могли бы приехать и в карете шестерней, но Маркета хотела, чтобы весь город полюбовался на невиданный ее наряд.

То же было и во дворце. Едва Маркета вступила с Румпалом в зал для танцев, как все стихло, а пани и панны от зависти побледнели, как невыпеченные ватрушки.

И сам Рожмберк покинул свою супругу. Отодвинув взглядом Румпала, любезно сказал он Маркете:

— Пани, сейчас я дам знак оркестру и приглашу вас на танец. Вы будете первой.

Но когда заиграла музыка и Рожмберк повел пани Маркету в круг, вдруг появился перед ними незнакомый кавалер. Смуглый он был, как каштан. А его платье, червонным золотом расшитое, стоило любого дома на площади. Когда кавалер без лишних слов схватил пани Маркету за руку, Рожмберк воскликнул:

— Я вижу, сударь, вы адски невоспитанны! Но и смелости вам у самого черта не занимать.

И Рожмберк полез за пазуху за хлыстом. Тут хлыст стал змейкой и уполз в угол.

А незнакомый кавалер с пани Маркетой уже приступили к первой фигуре. Они улыбаются друг другу, но кавалер ни слова не промолвит. Они выступают вместе в танце, а кавалер все молчит.

— Я жду, что вы скажете мне что-нибудь приятное, — говорит пани Маркета.

— Я все никак не нагляжусь на