Книга Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Валерий Викторович Выжутович

с завершением переговоров. Премьер-министр Ирана крепко пожал ему руку и сказал:

— Такой длительной аудиенции у шаха не помню. Это свидетельствует о его положительном отношении к Советскому Союзу и означает, что наши экономические связи будут успешно развиваться.

Байбаков ответил:

— Хотелось бы, чтобы вы оказались правы в своем предположении.

Слова иранского премьера оказались пророческими: сотрудничество СССР с Ираном успешно развивалось до ноября 1979 года. В нарастающей революционной ситуации шах с семьей покинул родину и бежал в Египет, где вскоре умер от рака. Советское правительство приветствовало иранскую революцию.

Байбаков часто выезжал за границу. Посещал с визитами Вьетнам, Лаос, Ирак, Алжир, Индию, Югославию, Мексику, Финляндию, Эфиопию… И всюду, где бывал, делился опытом планового ведения хозяйства. В том, что это опыт передовой и достойный распространения, председатель Госплана ни разу не усомнился, хотя жизнь то и дело доказывала обратное.

«Нас вернули обратно, к старым баранам»

В начале 1970-х реформу свернули. Как написала потом Софья Чупрыгина, начальник Главного управления трикотажной и текстильно-галантерейной промышленности: «Виновато в сворачивании реформы было не министерство и не Совмин, а Старая площадь. Мы это все, конечно, знали. Через два года нас вернули обратно, к старым баранам».

Реформу никто не отменял. О ней просто забыли. Вновь стали плодиться и множиться плановые показатели, на автозаводе им. Лихачева их число достигло 1 760, на АЗЛК — 1 650. Снова начали забирать прибыль у предприятий.

Почему реформа провалилась?

Главная причина — сопротивление со стороны номенклатуры. Мог ли секретарь обкома смириться с тем, что работу директора завода или председателя колхоза будет оценивать потребитель, а не партийный хозяин области? В 1968 году неизбывную настороженность партаппарата к любым реформам усилила Пражская весна, раздавленная советскими танками.

Вторая важная причина — несовместимость реформы с фундаментальными идеологическими установками, отход от «идеалов социализма».

Сыграл свою роль и поток нефтедолларов, хлынувший в страну в связи с открытием новых нефтяных месторождений. Какая реформа? Зачем? У нас и так все хорошо.

Оценивая косыгинскую реформу, Байбаков отмечает, что она не коснулась научно-технического прогресса и ограничилась мобилизацией ресурсов, лежащих на поверхности. «Да, тогда официально покончили с валом, — пишет Байбаков, — повели планирование по реализуемой, или чистой, продукции, стали стимулировать высокое качество, повысили роль договоров по поставкам продукции. Однако необходимых условий для устойчивого и динамичного подъема производства на основе технического прогресса не создавали. Предприятия были ориентированы преимущественно на использование имевшейся техники и существующих ресурсов».

Одной из причин неудачи Байбаков считал также неправильное разграничение функций государства, его центральной власти, с одной стороны, и министерств, республик — с другой. На практике это привело к тому, что средства, составляющие доходную часть государственного бюджета, ушли на предприятия, а расходы остались за государством. И при подготовке народнохозяйственного плана на 1967–1968 годы финансовый план был вполне сбалансированным, однако госбюджет свести без дефицита за счет текущих средств не удалось. «Проанализировав состояние отраслевой экономики, Косыгин пришел к выводу, что, предоставив предприятиям право свободно маневрировать, мы не сумели обеспечить должный контроль, — вспоминал Байбаков. — В итоге начался опережающий рост заработной платы по сравнению с ростом производительности труда. Пришлось пойти на временное, как тогда казалось, заимствование средств для покрытия расходов госбюджета из фондов предприятий. Но, позаимствовав один раз, остановиться уже не смогли».

Реформа провалилась, потому что носила частичный характер. Никто не желал отказываться от принудительного планирования, нелепого ценообразования, распределения ресурсов через Госснаб — иначе говоря, от всей системы хозяйствования. Сам Косыгин, при всей его новаторской устремленности, был частью этой системы. Григорий Ханин, доктор экономических наук из Новосибирска, посвятивший серию статей советской экономике, ее реальному положению, пишет: «В годы застоя и перестройки с именем Косыгина ассоциировался образ исключительно компетентного, даже выдающегося хозяйственника. Так действительно могло казаться на фоне других членов государственного руководства времен Хрущева и Брежнева. Однако на самом деле на высшем в советской экономике посту Косыгин ничем особенным себя не проявил. Все “успехи” экономической реформы 1965 года являлись либо статистической иллюзией (мои подсчеты говорят о падении темпов основных экономических показателей в этот период), либо следствием благоприятного стечения обстоятельств, включая влияние погоды на сельское хозяйство».

Продвигая реформу, Косыгин одновременно представлял собой и один из ее тормозов. Ему были свойственны те же заблуждения, что и большинству членов Политбюро.

Пытаясь запустить некое подобие рыночных механизмов, он все равно оставался приверженцем системы, где все решают наверху и всем управляют оттуда же.

«Как бы основательно Косыгин ни понимал экономические проблемы, — писал в конце жизни бывший министр иностранных дел СССР Андрей Громыко, — он все же на практике шел по тому же пути застоя. Каких-либо глубоких положительных мыслей, направленных на преодоление пагубных явлений в экономике страны, он не высказывал».

Иногда на заседания правительства приглашали видных представителей науки, чье мнение полагалось услышать прежде, чем принять решение. Был приглашен однажды и академик Николай Иноземцев. Когда он предупредил об опасности инфляции, Косыгин раздраженно произнес:

— О какой инфляции вы говорите? Инфляция — это когда цены растут, а у нас цены стабильные. Нет у нас инфляции!

Иноземцев попытался провести с главой правительства экономический ликбез:

— Когда у населения есть деньги, а в магазинах нет товаров, потому что их раскупают моментально, это и есть признак инфляции. Денег больше, чем товаров.

Косыгин недовольно прервал академика:

— Хватит с нас ваших буржуазных штучек!

Точно таким же противником «буржуазных штучек» был и Байбаков. Вера в эффективность хозрасчета уживалась в нем с верой в «правильное» планирование. Подчиненные ему сотрудники Госплана — те и вовсе тихо посмеивались над попытками изменить систему. Василий Иванченко, руководитель отдела новых методов планирования и экономического стимулирования, вспоминал: «В Госплане говорили: пережили хрущевские перестройки — и эту реформу переживем. Меня и моих коллег называли “рыночниками”, “нэповцами”, “душителями плановой системы” и в лицо отпускали такие шутки: “Как, Василий Матвеевич, ты еще работаешь? А слух был, что тебя арестовали!”»

О скептических настроениях в своем аппарате председатель Госплана, конечно, знал. Так и напишет потом: «Откровенно говоря, в этом [провале реформы. — В. В.] в большой степени повинен был и Госплан: не все предусмотрели, не все продумали, взвесили, плохо подготовили организационную часть реформы. Нам не хватило настойчивости и последовательности в ее проведении. Отступая то в одном, то в другом вопросе от идей реформы, в итоге откатились по всему фронту — таковы законы экономики. Вот так через несколько лет пришлось сворачивать, казалось бы, хорошо задуманное дело. Возможно, в таких масштабах реформа была тогда преждевременной или просто неосуществимой без проведения