Книга Божьим промыслом. Стремена и шпоры - Борис Вячеславович Конофальский

родственника.

Тот перестал шептать, подтянулся сразу и ответил:

— Да, все ворота цитадели под нашим контролем. Я оставил там сержантов и по десять человек с ними.

— Немедля соберите отряд человек в тридцать и обыщите цитадель, не такая уж она и большая. Обойдите ещё раз все ворота, убедитесь, что всё в порядке.

— Будет исполнено, — Рене тут же поклонился и ушёл.

— Майор.

— Да, господин генерал.

— Почему пленные ещё тут?

— Сейчас же найду для них подвал.

Волков смотрит теперь на своих оруженосцев и Максимилиана.

— Ну, господа, поможет ли мне кто-нибудь снять кольчугу?

Максимилиан кинулся к нему первый, на ходу бросив на лавку плащ. Стал помогать.

Волкову было жаль резать кольчугу, тем более надо было звать кузнеца с инструментом, долго всё. Посему решил, что потерпит немного. Вот только терпеть пришлось много. Одно дело — торчит у тебя из бока палка, торчит себе и торчит, не очень докучает, только кровь из-под нее чуть-чуть течёт, и совсем другое дело — стягивать через голову кольчугу, которую эта палка пришпилила к боку. Но ничего, снял, выдержал — правда, весь взмок, кривился от боли, но ни звука не издал. И остался даже собой доволен: пусть молодёжь поучится.

Потом сел за стол, стал ждать врача. Молчал, отвечал лишь, когда спрашивал его Хенрик:

— Господин генерал, может вина вам?

Отвечал коротко:

— Нельзя вина.

— И воды?

— И воды пить нельзя. — и, подумав, добавил: — Лучше найдите, в чём её согреть. Придёт доктор — надобна будет.

И опять молчал и старался глубоко не вздыхать, так как вздыхать было больновато. Сидел и думал. Думал о том, что до той роковой минуты, когда он словил этот болт, всё шло у него неплохо, и даже хорошо. И вот на тебе! Один выстрел — и все его задумки, все планы, всё дело теперь оказалось под вопросом. Ведь никто, кроме него, не мог довести дело до конца. Впрочем, сам дурак. Надел бы кирасу, так и не заметил бы этого проклятого болта. А теперь-то вот он, торчит из бока, чёрный уже от крови. А кровь, хоть и медленно, но течёт, не останавливается. Сколько уже времени прошло, а течёт. Все его панталоны справа тоже черны от крови. И всё оттого, что положился на глупый «авось»; раньше, в молодости никогда таким не был. Малейшая заваруха замаячит впереди — так цеплял на себя всё имевшееся железо. А теперь — генерал. Генералы вперёд под железо не лезут. Можно и кольчугой обойтись. Тем более дельце-то плёвое было, велика ли честь — городских стражников побить. Невелика. И опять сам виноват. До утра не мог дотерпеть, на кой чёрт полез в этот арсенал ночью? Всё торопился, всё знать хотел.

Утром, когда Рене уже всё бы обыскал, мог бы поехать и взглянуть, что там горожане прячут.

А тут и доктор явился. Ах, что же это оказался за дурень! Пришёл и начал причитать не хуже Рене: ах как же это? Да кто же посмел? Потом отказался от нагретой воды. Хенрик и фон Флюген нашли котёл, в котором стражники варили кашу, отмыли его и вскипятили воду, так врач этот сказал: не надобно. Дескать, зачем ему вода. Дескать, кровь смывать с раны не нужно, она со специальной мазью сама лекарством будет.

Ну, хоть додумался болт за конец не тащить. И сказал генералу тоном, будто ребёнка уговаривал:

— Уж самую малость потерпеть придётся. Буду орудие это вперёд толкать, чтобы наконечник вышел. Так вы не бойтесь, лёгкое ваше не тронуто, а через мускулы острие пойдёт, так боль потерпеть придётся. Потерпите?

— Давайте уже, — почти зло произнёс генерал. — Приступайте.

И снова покрылся он испариной, пока доктор проталкивал болт, и снова не проронил ни звука ни сейчас, ни тогда, когда клещами срезал наконечник-шило, ни тогда, когда тянул палку обратно. Всё генерал вытерпел.

— Орудие сие сломало вам два ребра, на выходе одно и одно на входе, я налажу вам стягивающую повязку на грудь, но сначала, — доктор достал кривую чёрную иголку и крепкую нить, — надобно ваши раны зашить, — и он снова стал уговаривать генерала, как ребёнка: — вы уж потерпите ещё немного.

— Нет, — прервал его Волков. Он, уже поднаторевший в ранах и сам, да и наслушавшийся своего приятеля Ипполита, считал, что сразу рану зашивать не нужно. — Шить пока не будем.

— Но как же так? — удивлялся доктор.

— Шить пока не будем, — настоял генерал. — Повязку на рёбра кладите, а зашьём рану потом.

— Но, господин… Ежели вы в мои методы не верите…, — врач был немного растерян. — То уже за последствия лечения я не отвечаю.

— Ваш брат и так никогда ни за что не отвечает, — ворчливо говорит генерал.

Доктор поморщился и произнёс:

— Ну, хоть позвольте тогда ваши раны смазать мазью.

Но и тут генерал не сразу согласился:

— А что это у вас за мазь?

Кажется, врач не расположен был открывать секреты своей чудодейственной мази, но этот мрачный генерал смотрел на него так пристально, что он не решился отказать.

— Это смесь льняного масла, дёгтя, мёда и… куриного помёта, это весьма эффективное средство от ран.

— Сами придумали? — мрачно спросил Волков.

— Нет, то придумал мой отец ещё, и с тех пор многим оно помогло, уверяю вас.

— Хорошо, мажьте, — согласился Волков. А что ему было ещё делать? Ипполита, человека которому он доверял полностью, здесь с ним не было. А посему в дело и пошла мазь из мёда, дёгтя и куриного помёта.

После доктор наложил ему и вправду тугую повязку, и велел не лежать на спине хоть пару дней и не лежать поломанном боку, а спать предложил ему сидя, опираясь на подушки. Потом попросил три талера и с облегчением ушёл в ночь. Даже не сказав на прощание обычного, что говорят своим пациентам доктора: если надобно будет, присылайте за мной.

А генерал стал одеваться. Больше в цитадели ему делать было нечего, уж добился всего, чего хотел. И чего не хотел тоже.

* * *

Брюнхвальд, да и Роха тоже, увидав его, в лицах переменились.

Слава богу, что не уподобились Рене и Дорфусу, не стали кричать да возмущаться, но и Роха не сдержался, а сказал с большим укором: