Книга Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко

перерыва старое, запретное закрутилось снова.

Как и прежде, жена узнала о возобновлении мужниной связи. Не утерпела и обо всем доложила Ильку.

Улучив момент, когда в хате они с Назаром Гавриловичем остались одни, Илько, весь потемнев от гнева и не подымая глаз, сказал:

— Пора бы вам, тато, перестать волочиться за моей Христей. Ведь вы стар и насыщен жизнью. Хватит вам одного байстрюка, не поймешь, кто он вам — сын или внук?

«Вот оно, опять начинается», — тоскливо подумал Назар Гаврилович, припоминая уже ставшие забываться частые попреки и ссоры в семье. Он взял конец бороды в рот, пожевал ее.

— А я и не волочусь, брехня все это, наговор. Ты бы поменьше мачеху слухал. Она нашепчет тебе такого, что и до смерти не разберешься.

— Так вот, батько, если застукаю вас с Христей, вилами-тройчаткой пырну. Обоих пропорю наскрозь, — пригрозил Илько. — Не забывайте, я у Махна служил, мне убить человека ничего не стоит.

Назар Гаврилович вскипел, загорелое до черноты лицо его налилось кровью.

— Богоданного родителя вилами проткнешь? Да ты что, сдурел, сукин сын? Да как ты осмеливаешься балакать со мной на таком взводе? Не будь меня на свете, и тебя не было бы, дурака.

— Мое дело упредить, а там на себя пеняйте, — бормотнул Илько и, болезненно сутулясь, поковылял из хаты. По дороге попалась ему кошка, он отшвырнул ее сапогом в угол; взлетев в воздух и даже не успев мяукнуть, кошка шлепнулась в лохань с помоями.

— Дурак скаженный! — крикнул Назар Гаврилович сыну вслед. А сам обрадовался неприятному разговору, в первый раз почувствовав в сыне признаки своего характера, который, он знал это, еще пригодится Ильку.

Дня три в доме все было спокойно и тихо. Назар Гаврилович присмирел, спать уходил в прохладные сенцы. На четвертый день, в субботу, поужинав, Илько взялся за картуз, кинул с порога:

— Сгоняю верхи к Семипудам, там сегодня собираются хлопцы, в карты гулять.

— Езжай, только не засиживайся до поздних петухов, — разрешила Христя, снимая с шеи снизку мониста. — Да не вздумай там за Наталкой волочиться.

— Тато, дали бы вы мне на разживу червонец, — униженно попросил Илько.

Назар Гаврилович вынул из жилетного кармана сложенную в восемь раз радужную кредитку, обрадованно подал сыну. Он знал: в карты у Семипудов играли до восхода солнца.

Сославшись на головную боль, Назар Гаврилович рано ушел в сенцы, лег в постель. Переворачиваясь с боку на бок, мучительно ждал, пока всех в доме сморит первый сон.

Он слышал, как Одарка с раздражающей медлительностью мыла посуду, затем вынесла помои; как раздевалась и долго молилась перед иконами жена. Управясь по хозяйству, Одарка скрылась в Христиной каморке, долго натиралась там огуречным соком.

Вскоре из полуприкрытой двери донеслось знакомое до тончайших переливов, мерное похрапывание опостылевшей жены. Назар Гаврилович подложил под голову жилистые руки и лежал с раскрытыми глазами, прислушивался к изменившимся, словно кожухом накрытым, звукам своего дома. Ждал полуночи, когда можно будет прокрасться к невестке, по-прежнему кочевавшей на сеновале.

Он уже собирался встать, когда почуял в хате тихие шаги, легкое движение воздуха, потревоженного женским платьем, и увидел Одарку. Она появилась бесшумно. Задержав дыхание, постояла с минуту у изголовья его постели, словно охотничья собака на стойке.

— Тато, вы спите? — шепотом спросила дочка и, не дождавшись ответа, выскользнула на крыльцо, прикрыла за собой дверь.

«К кому же это недотрога моя поскакала?» — беззлобно подумал Федорец.

Выждав еще минут десять, он в одном белье, вдев ноги в сапоги и на всякий случай сунув за голенище сапожный нож, вышел на крыльцо, мокрое от росы.

На дворе было темно хоть глаз выколи. Словно остывающий жар в печи, дотлевали далекие звезды. Старик постоял немного, прислушиваясь к песне, разгоравшейся на противоположном конце хутора, и воровато знакомой дорожкой, протоптанной в шпорыше, прорысил к сеновалу.

Не доходя до сарая, он уловил запах легкого табака. Успокаивая себя, подумал, что это ему чудится. Кто бы стал курить у него во дворе папиросы, да еще дорогие? К Назару Гавриловичу бросился пес, он ласково потрепал его по густой шерсти и пошел к полуоткрытой двери.

Предчувствие близкой опасности задержало его на мгновение. Но тут же его раздутые ноздри уловили дух свежего сена, теплый, раздражающий запах Христиного тела. Наверняка она ждет не дождется его. Сколько ночей они не встречались!

Старик толкнул застонавшую на петлях дверь, решительно шагнул в густую темноту.

За дверью стоял Илько.

Старик скорее угадал, чем увидел его.

— Мало вы мне, папаша, отступного всучили, всего один червонец, быстро я проигрался и вот вернулся к своей жене. А тут и вы в одних подштанниках…

— Илюшечка, богом прошу, не надо, — запричитала откуда-то невидимая Христя.

— Цыть! — сурово буркнул муж.

Назар Гаврилович шарахнулся назад, разодрал подштанники о какой-то гвоздь, ужаливший его в ногу, и успел выскочить во двор. После удушливой темноты сарая под звездным небом было как будто светлей. Старик разглядел в руках кинувшегося за ним сына остро блеснувшие вилы.

— Я вас остерегал, тато! — крикнул Илько, занося для удара свое грозное оружие. — А теперь либо сена клок, либо вилы в бок!

«Полез в драку, а в глубине души боится меня». С проворством кошки Назар Гаврилович бросился вперед, вырвал вилы, ударом о колено переломил держак и, облегченно вздохнув, перекинул обе его половины через соломенную крышу.

Кулаком, литым словно кистень, сын ударил отца в висок. Назар Гаврилович зашатался, крикнул:

— Буян, куси его!

Цепной пес с яростью вцепился Ильку в зад, и в то же мгновение старик сбил растерявшегося сына с ног, навалился на него. В его руке зло сверкнуло острое, будто бритва, кривое лезвие ножа.

Как в бреду, мелькнула страшная мысль: «Авраам, убивающий сына своего Исаака».

— Тато, что вы делаете? Вас судить будут! — задыхаясь от страха, выкрикнул Илько. — В Соловки заточат!

Чья-то сильная рука словно клещами схватила запястье Назара Гавриловича, нож выпал из его ладони, острием вонзился в землю.

— Побаловали и хватит, — раздался над самым ухом Назара Гавриловича знакомый голос, и те же сильные руки, оторвавшие его от Илька, властно поставили старика на ноги.

Перед Назаром Гавриловичем стоял высокий человек. Назар Гаврилович глянул ему в обличье и обомлел.

— Максим? — только и смогли произнести его побелевшие губы. «Что ж это выходит? Не один я, но и этот чертов красноармеец знает дорогу на сеновал», — подумал старик, чувствуя, как ревность вспарывает его сердце.

В хате на двери клацнула щеколда, Назар Гаврилович успел заметить полную фигуру Одарки в белом платье, проворно скрывшуюся в