Книга Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады - Валерия Ободзинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неля вышла из ванной уже одетая. Подвязав пояс на синем платье тонкой вязки, она протянула ему свежую рубаху.
– Звуковика нет! Аппаратуры нормальной – тоже нет. – Насилу жевал белый хлеб с ливерной колбасой, пока Неля намазывала маслом следующий. – Этот самопальный ревербератор в любой момент отдаст концы. Все это несерьезно. Любительский уровень.
– Валер, так попробуй спеть что-нибудь партийное. Посмотри реакцию.
– Ты не понимаешь. Я другого склада певец. Я же должен чувствовать, о чем пою. Вот Кобзон, например! Он плакатный певец, но в этих рядах ему равных нет. Он делает это здорово. Органичен. А я смешон буду.
– Сомневаешься в себе?
– Поехали! – Валера раздраженно схватил чемодан и пошел на улицу.
В Донецк собирались ехать в автобусе вместе с музыкантами. Сомневается ли Валера в себе… Значит, и Неля туда же? Ни черта он не сомневается. Они получат сегодня же свою «Весну комсомольскую». Так исполнит, что стены задрожат и расступятся перед ним!
– Где Алов? – спросил Валера, разглядывая коллектив со ступеньки автобуса.
– Наверное, ванну принимает, – иронизировал барабанщик Цыгальницкий. – Так тут и Маклая нет.
– Циля, да какую ванну? – смеялся Гольдберг. – Они после вчерашней попойки отойти не могут.
– Сходи за ними, – сквозь зубы прохрипел Гольдбергу Валера и обернулся на музыкантов. – Нам сегодня новую песню играть. Кровь из носа, должны выучить и вечером устроить настоящую жару!
Минут через десять Гольдберг привел опоздавших. Валера недовольно глянул на них, запрыгнул в автобус и, сев на сиденье перед Нелей, уставился в окно.
Тревога. Пресловутая тревога бесконечно дергала за нерв, как марионетку. Да, аншлаги. Билеты на его концерты не достать. Поклонники дежурят под окнами гостиниц и касс концертных залов. Но Москва закрыта по-прежнему. А теперь и с песнями закручивают гайки.
– Погода жуть, – Гольдберг подсел рядом, свесив руки на перекладину сиденья и, обернувшись на Нелю, подмигнул ей. – Помнишь, Валерик, как мы с тобой для Витька за сигаретами гоняли в три часа ночи? Такой же морозильник стоял.
Ободзинский не улыбнулся:
– У нас до сих пор, кроме Бельфора, нет звуковика, а еще постоянная расхлябанность в коллективе. Сегодня эти ждали, завтра они дома останутся. Все равно ж кто-то проспит. Зачем вообще вовремя приходить? Правильно? О какой Москве может идти речь…
– Так ты оштрафуй их! – шепнул гитарист.
Валера удивленно посмотрел на друга и одобрительно усмехнулся:
– А ты голова!
Обдумывать предложение было некогда. Как только приехали в оперный Донецкий театр, Ободзинский схватил под уздцы Бельфора и направился к наладчику аппаратуры. В комнате оператора выстроились пульты с целой тучей одинаковых кнопок и рычажков. Увидев оборудование, Лева попятился:
– Не-не-не, не буду крутить. Да вы смеетесь, что ли? Я обычный работник сцены. И вообще! Рабочий с кальсонной фабрики. Не радист я!
– Я покажу все, что нужно, – успокоил звукорежиссер театра. – У меня есть еще немного времени.
– Лева, ты знаешь нашу программу, – строго посмотрел на Бельфора Валера. – Знаешь, что и когда нужно включить, добавить. Ну подожди ты немного! Найду оператора – и сменим тебя.
К репетиции Коган раздобыл стихи и ноты. Разучивали новую песню. А когда в зале погас свет и зрители расселись на места, певец показался на сцене. В вельветовом черном костюме и белой сорочке он напоминал аристократа.
Поймав с первого ряда покровительственный взгляд Алова, отвернулся. А если не понравится партийным? Как нескладно вышло тогда в Красноярске на телевидении? Повело под софитами. Могли же посадить, закрыть карьеру. Но не закрыли. Определенно, он везунчик. Пусть и сегодня повезет. Справа у сцены стоял мужчина средних лет в зеленой форме. Скрестив руки на груди, он пристально наблюдал за Валерой. Надменный, колючий. Теперь точно начнут разглядывать, как под микроскопом.
Этим вечером «Карнавал» и «Восточную» Ободзинский петь не стал. Он исполнил «Дремлет море», «Только да», «Ребята семидесятой широты». Когда показалось, что волноваться не о чем, вступила «Анжела». Зазвучали первые аккорды. На этой песне Бельфор должен был выйти из аппаратной и отключить общий свет.
Валерий неспешно поставил стул, грациозно присев на краешек. Фонари погасли, погружая зал в чувственную негу льющейся мелодии. Свет скользнул по лицу Ободзинского, освещая одухотворенные черты и взгляд, направленный в невидимое поднебесье. Тонкие, длинные пальцы на протяжении проигрыша изящно прижимали к щеке микрофон.
– Анжела, ты на счастье мне судьбой дана, – задушевно запел, лаская каждое слово. Его голос заставлял дрожать воздух и расходиться волнами по залу, заполняя пространство музыкой. Одновременно с этим певец почувствовал, что и сам погружается куда-то. Сцена расступилась, и он медленно опускался внутрь, сидя на стуле.
«Твою дивизию! Бельфор запустил передвижной люк!»
Осветитель продолжал плавно переводить луч прожектора на опускающееся, обеспокоенное Валерино лицо. Какой скандал… С такими выкрутасами забыть о Москве…
Дали свет. А певец обнаружил себя в нелепом виде, погруженным в сцену до пояса. Поднявшись на стул, он ловко вскарабкался обратно. С тревогой глянул на тени из маленького окошка операторской. Опозорен. У всех на глазах. Ну держись, Бельфор!
Расправив плечи, окинул зал. Неля с Борисом Ионовичем стояли позади слева от него. Гольдберг с другой стороны. Валера кивнул музыкантам и устремился на зрителей. Под его взглядом хлопать перестали. Все стихло.
– Я хочу закончить концерт песней «Баллада о знамени».
Тишина оборвалась. Взвыли трубы. И снова все замерло, как в поле. Валера опустил голову, погружаясь в тягучее давнее воспоминание.
Гольдберг и Неля с Коганом натянули на заднике сцены красное полотно. Оно развивалось в такт песни. Свет прожектора осветил красный священный стяг.
В зале один за другим поднимались люди. Валера замечал слезы.
Ободзинский утонул в аплодисментах. И даже тот, в форме, прослезившись, достал платок и потрясенно хлопал, не жалея ладоней. Простояв пару минут на сцене, Валерий махнул Когану в зал и уверенно прошагал за кулисы.
