Книга Алтарь Святовита - Алексей Борисов

Исполнять просьбу духовного главы в розыске четок никто не стал. Пока Герман взбирался в седло, передовое охранение, состоящее из городского ополчения, ощетинившись копьями, вступило в бой с отрядом суздальцев. Полтора десятка всадников, увлекшись преследованием чудинцев, встретив боеспособное подразделение, метнули в их ряды пару сулиц и сразу отошли назад. Видимо, кто-то из десятников рассмотрел, что за тремя рядами пехоты врага еще много и нет смысла хлопать ладошкой, когда потребен кулак. Спустя десять минут после скоротечного боя рыцари Дерптского епископства стали уводить свои дружины в сторону Самолвы, где по представлению Германа ожидалось встретить Энгельберта. Вместе с датчанами они могли составить реальную силу в три сотни человек, и когда тевтонцам удастся вырваться из окружения, то контратаковав новгородцев, сумеют переломить ход сражения.

Бой, длившийся без малого полтора часа, перевалил за черту своего апогея. Всеми военачальниками того времени попавшие в окружение войска однозначно считались проигравшими. Одного тевтонца атаковали минимум два русича, и каково бы ни было мастерство кнехтов, устоять под непрерывным градом стрел и сулиц они не могли. Новгородцы давили со всех сторон, вышибая арбалетными болтами в упор щитоносцев, после чего в образовавшуюся брешь лезли копья, поражая стоявших рядом. Кольцо шилтрона постепенно сжималось, и тевтонцы оказались на месте зажатой в угол крысы. Еще чуть-чуть и придавят, только мокрое место останется. Немцы могли сдаться, даже не будучи униженными – русичи превосходили числом; либо ринуться в заведомо губительную атаку, когда из десятка выживает один. В любом случае надежды на победу уже не было. Сражение, как говорится, вначале проиграли на карте. Если бы Андреас перед боем сообразил, что русские войска построились не просто по византийскому боевому порядку, а использовали Цезаревский «триплекс эсиес», позволяющий укреплять слабые места обороны подвижными отрядами, то составу третьего треффена уделил бы гораздо больше внимания. Именно сейчас был необходим преданный мобильный резерв из конницы, а он и не предусматривался. Время на раздумье давно вышло, Рудольф принял решение атаковать. Да и перестал бы он себя уважать, бросив оружие на снег. Вокруг знамени стали собираться конные, те, кто в принципе имел шанс на прорыв. Рев рога, призывающий сплотить ряды, совпал с докладом об отходе войск епископа и прорвавшим строй копейщиков неуязвимым новгородцем с кровавым топором в руке. Это был тот самый боярин с позолоченными клыками на шлеме, с которым Рудольф уже дрался. За ним в пробитую брешь устремилась пятерка всадников, расширяя проход для своей пехоты. Медлить дальше было нельзя. Рудольф послал коня навстречу, стал раскручивать боевой кистень, привстал на стременах и, почувствовав резкую боль в руке, захрипел разрываемыми легкими. Грудь взорвалась, дышать стало нечем, а весь мир стал вращаться вокруг него. Тевтонец свалился с лошади. Уже умирая, он вспомнил слова, произнесенные Гюнтером вчера в замке: «Вас уничтожат. Тебя, Андреаса, епископа с его сарафаном, датчан», а потом быстро приближающиеся глаза звездочета и темнота.

В разгаре боя Сбыслав Якунович сумел пробиться к Пахому Ильичу, сплотив возле себя ладожан и новгородцев. Четверть часа они сдерживали врага, теснимые в сторону озера, а когда конница Ярославовичей раздробила ребра немецкого клина, то и сами, шаг за шагом, стали идти вперед. Якунович даже успел перевести дух. Выпил подсоленной воды из дареной фляги и, сжав покрепче дедовский топор, крикнув Ильичу, чтоб поддержал.

– Пахомушка, вон гадина та, что Гаврюшу поранила!

Пахом поддержал. Кирьян с Семеном разрядили арбалеты в первую шеренгу кнехтов, а Ильич метнул подобранным на снегу коротким копьем, поразив в лицо какого-то тевтонца с буквой «тау» на груди. Путь для Сбыслава был открыт. До рыцаря с желудем на шлеме оставалось каких-то семь аршин, когда тот привстал на лошади в полный рост.

– Дедуля, помоги, – прошептал Якунович и швырнул старинный топор в тевтонца.

Сбыслав мог поклясться, что видел, как кто-то похожий на размытую в воздухе человеческую фигуру, напоминающую покойного деда, сжал руку супостата с кистенем и задрал ее вверх, подставляя грудь. Топор вонзился по самую бородку, как раз промеж грудных пластин панциря. Немец нелепо уронил руку с оружием и на следующем шаге лошади вывалился из седла. Смерть Рудольфа, как ни странно, придала тевтонцам какое-то бешеное отчаяние. Конница рванула в место разрыва собственного строя пехоты и смяв бездоспешных псковичей, не разбирая своих и чужих, дернула в сторону озера. Кнехты попытались последовать за ними, но кольцо окружения с трудом и большими потерями сомкнулось вновь, запирая лишившегося командования противника. Вырваться удалось десятку братьев-рыцарей и около сотни наиболее шустрой пехоты. За ними бросились кочевники Бата Сухэ, однако тевтонцы выставили заслон смертников из трех десятков во главе с братом-рыцарем. Степняки обошли отряд с флангов и расстреляли их стрелами. Оставшиеся в живых контратаковали, но лишь рассыпали строй и стали легкой добычей арканов. На это ушло время, и большая часть тевтонцев ускользнула. Даже из самого тугого лука не было возможности докинуть стрелу в спину последнего улепетывавшего кнехта. Уже потом, на следующий день после битвы, по пути отступавших, охотники за трофеями нашли полузамерзшую сиговицу с брошенными возле нее связанными ремнями. Утонул там кто, проверять не стали, но после сиговицы следов в сторону западного берега было гораздо меньше.

Над полем битвы ревел рог – все в атаку! Пали тевтонские знамена. Отдельные отряды еще сопротивлялись, но это уже была агония. Словно по молчаливому согласию бойцов, кучки немцев по пять-шесть человек никто не атаковал. А те, опустив оружие, с обреченным видом оставались на своих местах, поглядывая в сторону вырвавшихся их хитрой западни новгородцев.

Тем временем дерптский отряд оказался возле приметной рощи. Глазастый Иоганн рассмотрел повешенных и сообщил об этом остальным.

– Это почерк Энгельберта, – высказал свое мнение Герман, – все считает, что висящее тело целиком больше внушает страха. А я вот думаю, достаточно и одной головы. Но где сам мой доблестный брат?

Словно отвечая на вопрос епископа, на дальнем краю рощи из-за сосны выскочил всадник и понесся во весь опор в сторону озера, крича во все горло:

– Спасайтесь! Засада! Их сотни!

Иоганн узнал коня Альберта, а самого седока, пригнувшегося к лошадиной шее, рассмотреть не смог. Пятнадцатиаршинная сосна с треском и стоном умирающего дерева рухнула на арьергард дерптского войска, подминая могучими лапами людей и коней. Вслед за этим с десяток арбалетных болтов вылетел из леса, и Иоганн оказался на снегу. Болты били по лошадям, хотя и окружавшим епископа рыцарям тоже досталось. Свалившийся рядом Гельмут держал руки на животе и орал, словно проглотил ежа. Ему на ноги рухнул еще один рыцарь, в выкрашенном красной краской топхельме. Кожаные стабилизаторы болта торчали из прорези шлема. Он хоть не мучился – сразу умер.

Пуфф, – сработал сеткомет.

Из-за ржания лошадей хлопка слышно не было, а спустя секунду позади всадников стала падать сетка, опускающаяся на слуг, несших на носилках раненых. Ливонцы запутались, бросили поклажу и стали пытаться разорвать сеть, стараясь освободиться. Замешательство перерастало в панику. Кнехты из арьергарда кричали, прося вытянуть их из-под рухнувшего дерева. Авангард отпрянул от леса, а в середине творилась неразбериха.