Книга Честь взаймы - Людмила Астахова

Для двойника Джевиджа надо изображать развитую бурную деятельность, что тоже не так просто сделать.

Вот и куда прикажете податься бедному командору? Везде клин, куда ни кинь.

Сейчас бы стаканчик домашнего самогона, настоянного на шишках хмеля, прямо в глотку. Сейчас бы рюмку яблочной водки, которую подают в шиэтранских трактирах. Или хотя бы глоток родного эльлорского пива. Чтобы хоть как-то сбить накал бушующей в душе злости на саму себя, на тупую идотку, возомнившую себя самой великой акторкой за всю историю Тайной Службы. А тщеславие – это, между прочим, девочка моя, большой грех, незамедлительно ВсеТворцом наказуемый.

Только не нужно думать, что Лалил любила выпить, совсем даже наоборот. Наглядевшись на бабку-пьянчужку, двоюродных теток – запойных и синюшных подзаборниц, мис Лур обходила стороной хмельные радости. Наверное, потому, что у нее в крови текло знание, как после третьего стакана приходит теплая дремота и дарит не только забытье, но и равнодушие, когда становится наплевать на обиду, начхать на боль и положить с большим прибором на любое унижение. Спускаться по лесенке всяко проще, чем подниматься.

Но сейчас Лалил Лур хотела залить свое разочарование в собственных силах. Хорошо, что возможности такой не было, а то не устояла бы, видит ВсеТворец.

Командор Урграйн не тот человек, чтобы спускать подчиненным столь серьезную оплошность.

Девушка закусила до крови губу, стараясь отрешиться от картинок, подкидываемых разыгравшимся воображением, вроде изгнания в какой-нибудь задрипанный городишко на Востоке, работать кассиршей в местном отделении банка «Империя-Центр». В качестве живого щита на случай ограбления, а там это дело случается через два дня на третий. Новые земли, новые люди, много золота в чужих карманах, много свинца в револьверных барабанах.

«Интересно, Гриф поедет на Восток?» – спросила она себя, хотя прекрасно знала ответ. Все женщины знают, когда мужик спекся и увяз намертво. Знают и молча улыбаются своему отражению в окне или в зеркале.

– Вы увидели что-то смешное в сложившемся положении, мис Лур? – устало спросил лорд Урграйн.

Опять умудрился подкрасться, точно тать ночной, а ходит он и в самом деле бесшумнее кошки. А вот выглядел командор отвратительно – бледный, под глазами черные мешки, весь лоб в морщинах. Прислонился спиной к двери и руки сложил на груди, а взгляд точно раскаленный прут в руке палача, аж насквозь пропекает.

– Я виновата, милорд.

Знала, шлюхина дочь, что покаянную голову меч не сечет и петля не берет. А еще помнила, как Лласар сам наставлял ее накануне первой встречи с его высокопревосходительством лордом Джевиджем: «Отвечай честно, как на духу, о чем бы ни спрашивал. Ему все равно, но ложь Росс почует в один миг».

– Я знаю… но до конца не уверен, в чем именно.

– То есть? – удивилась девушка.

– Вчера в особняке лорда Джевиджа появилась женщина, по описанию похожая на мистрис Эрмаад. Причем она была вместе с самим милордом. Как раз в то самое время, когда он находился на заседании комитета по подготовке Выставки.

В голосе Лласар Урграйна порванной струной звенело подлинное отчаяние.

– Как это?!

Лалил окончательно растерялась.

– Отличный вопрос, мис Лур, и нам с вами предстоит выяснить, что происходит… – задумчиво молвило начальство и буквально через несколько мгновений, окончательно собравшись с духом, заявило: – Я приказал доставить из гостиницы ваши вещи, переодевайтесь во что-то более… приемлемое, и через полчаса я буду ждать вас в своем кабинете.

Девушка до сих пор была одета в форменное платье горничной.

– Слушаюсь, милорд.

– И еще один вопрос… вы любите пончики с вареньем?

– Угу, – мурлыкнула Лалил и по-кошачьи облизнулась.

– Тогда не опаздывайте на совещание, – буркнул командор и поспешно вышел из комнаты.

Ее необъяснимая моложавость всегда казалась ему чем-то мистическим, вроде родового проклятья или благословения. Слишком умные и жесткие глаза на почти детском личике – это немного страшно. Мис Лур наверняка умерла бы со смеху, дознавшись, что лорд Урграйн считает ее своеобразным талисманом на удачу.

На север уносились рваные тучи, похожие на летящий росчерк смертельного приговора, начертанный черной тушью прямо по багряно-алому закатному небу. Солнце садилось, сумрак густел, натужно скрипели под порывами ветра старые тополя и ясени, шуршали крылышками растревоженные переменой погоды летучие мыши, а молчали только столетние мертвецы в тесных могилах и сырых склепах – в Эль-Эглод возвращалась злодейка-ночь. Она осторожно подкралась к Фэймрил Эрмаад, пристроилась рядышком и тихонечко поскреблась острым коготком в сердце.

«Сидиш-ш-ш-шь? Мечтаеш-ш-ш-шь? – спросила ночь, сквозняком скользнув по волосам. – Дж-ж-жевидж-ж-жа ждеш-ш-ш-шь?»

Поначалу Фэйм не поддалась на провокацию. Она была полностью уверена – Росс прекрасно знает о грозящей ему опасности, помнит, что нужно выпить антидот, а если вдруг запамятовал, то рядом есть Кайр. Да и вообще милорд – человек обязательный и пунктуальный, он в ладах со временем и вернется, как условились, до заката. Посему спокойно готовила на ужин кашу, мыслями пребывая в местах гораздо более приятных, чем кладбищенский дом. Думалось мистрис Эрмаад о маленькой девочке, отныне носящей имя ее покойной дочери. Киридис на староэльлорском означает Принцесса Травы, красиво и символично. В старинных сказках одноименной фее приписывались всевозможные добрые чудеса, начиная с благополучного возвращения домой заблудившихся детей и заканчивая воссоединением сердец разлученных влюбленных.

Думала, мурлыкала под нос детскую песенку, приглядывала за варевом в котелке, чувствуя себя большой, мягкой и полосатой:

– Кашка в горшочке буль-буль, кошка у печки мур-мур, спи, моя крошка, бай-бай, глазки свои закрывай…

Но за стенами дома становилось все темнее и темнее, а на душе у Фэйм все тревожнее и тревожнее. И сколько ни уговаривала она себя, что время еще есть, что Росс взрослый и не заблудится, но постепенно куда-то вместе с последними лучиками солнечного света утекла вся убежденность, что все обойдется.

«Все будет в порядке, все будет хорошо. Он скоро придет. Вот-вот, совсем скоро».

И тем не менее мистрис Эрмаад не поленилась подняться по шаткой рассохшейся лестнице на второй этаж, отодрать доску на окне, чтобы из него прокричать: «Росс! Росс!» – в надежде, что он где-то совсем рядом. Но в ответ ей только расхохоталась ночь и дыхнула в лицо холодным влажным ветром. Ночь, мгновенно вспыхнувшая сотней оранжевых глаз.

– ВсеТворец-Зиждитель! На Тебя одного уповаю, Тебя одного зову, Тебе вверяю дух свой!

Страх мгновенно растерзал в клочья хрупкий душевный покой женщины. В пыль, в прах, в ничто обратились мысли и чувства. Полосатую кладбищенскую кошку поймали живодеры и веселья ради забивают камнями. Каждый камень – вариант постигшей Росса Джевиджа страшной участи: милорда убили-зарезали-застрелили, он умер из-за зелья, он избит и при смерти, заключен в тюрьму, пойман врагами, пытаем и скован чарами. Неведомо сколько прорыдала мистрис Эрмаад, сжавшись в комок возле огня и раскачиваясь из стороны в сторону.