Книга Дурман для зверя - Галина Чередий

— Чем мне заниматься кроме оборотов?

— Чем хочешь, — пожал Федор плечами, что я прочитала как «мне в принципе плевать». — Живи, гуляй, выезжай за покупками, в салоны красоты… куда еще там. Или заказывай тряпки в сети и вызывай всех специалистов на дом. Главное, ты должна всегда хорошо выглядеть, быть легкой на подъем и в хорошем настроении, когда мы не наедине особенно.

Язык так и жгло едкое замечание, что его требования подходили бы его любовнице, содержанке, а совсем не дочери. Но, если подумать, разницы особой нет. Он меня реально содержит, платит за все, прячет от Уварова. Тут уж выбор очевиден: я остаюсь и пляшу по его правилам или должна поблагодарить за щедрость и свалить в никуда, как пришла. Ага, голышом. Конечно, будь мы хоть сколько-то ближе знакомы, я могла бы попытаться попросить о некоем выходном пособии для неспособной оценить его щедрость и заботу дочери. Но сильно сомневаюсь, что его получу. И еще чует моя задница, что уйти отсюда, даже ни с чем, куда как сложнее, чем попасть сюда.

— Я бы хотела учиться.

— Со временем возможно, — он практически отмахнулся от меня. Даже не спросив, на кого.

— И телефон тоже было бы неплохо. Ну или планшет, или ноутбук с выходом в сеть.

— А вот с этим тебе придется обождать.

— Почему? Кто сейчас живет без телефонов?

— Аяна, пойми, любое средство связи — это шанс Уварову добраться до тебя и воздействовать, угрожать, запугивать, выматывать нервы. Мне ли тебе объяснять, насколько сейчас это просто?

— Чего мне бояться, когда я под защитой двадцать четыре на семь?

— Как совсем юному оборотню, бояться тебе и окружающим нужно в первую очередь за твое душевное равновесия. Так что с любыми средствами связи с внешним миром мы обождем.

Что же, логика в этом есть, и ему виднее. Ну или выгоднее. По-любому кому мне звонить, кроме матери, и с кем общаться? Всей моей прошлой жизни как ни бывало, так стоит ли цепляться за старые привычки. Но все равно, при всей обоснованности это тянуло на насильственное ограничение, и меня подмывало взбунтоваться.

— Как долго?

— Этого я пока не знаю, но ты сразу получишь все и самое лучшее, как только станет понятно, что угрозы нет.

Я сглотнула очередной удушливо-горький ком, разбухший в горле. «Угрозы нет» будет означать, что Захар на меня забил и завел себе новую игрушку? Что ему не станет до меня никакого дела?

— Хорошо. Я тогда пойду, — пробормотала, стараясь не морщиться, потому что проклятый ком не хотел исчезать. Наоборот, упав вниз, он распирал теперь в груди, мешая нормально биться сердцу и делая вдохи болезненными. И еще эта мерзкая пустота в животе. Как дыра со сквозняком, ей-богу.

— Иди. Часикам к восьми только будь готова — поедем в одно интересное место с очень хорошей кухней.

Так у нас и поехало и продолжалось день за днем уже без малого месяц.

Первые две попытки обернуться закончились неудачей. Как бы я ни силилась воспроизвести все ощущения, ни хрена не выходило, и это злило, а все усугублялось пониманием, что мои неудачи, само собой, не остаются незамеченными. Куча больших братьев следят за тобой, Аяна. Но на третий день случилось нечто, чему объяснения у меня не было. Меня вдруг как в спину кто толкать начал из комнаты, и все внутри ходило ходуном и ворочалось, превращая человеческое тело в жестокие оковы. Мой зверь просился наружу сам, причем отчаянно, и я всем своим существом осознавала не просто его жажду свободы, а и стремление рваться куда-то в определенное место… что сейчас ощущалось находящимся где-то в районе едва различимых из окон дома ворот главного въезда. Причины этого я понять не могла, однако, когда, запросто перекинувшись и поносившись вволю, я «вернула кожу», как тут принято было говорить, то обнаружила себя как раз под глухим высоченным забором совсем неподалеку от ворот. С того времени эти странные вещи повторялись ежедневно, а иногда эта внутренняя буря поднималась и дважды в день. Куда и зачем моей дурной волчице все время нужно было бежать, я так и не поняла пока, не особенно у нас с ней была налажена коммуникация. От слова совсем.

Проснувшись в один из дней, я, по уже сложившейся привычке, решила пойти на улицу до завтрака, чтобы сменить ипостась и размяться. Вот такие у меня теперь утренние пробежки — на четырех, вместо двух.

Не заморачиваясь с одеждой, накинула только пушистый халат на голое тело и вышла в коридор. По первости меня коробило понимание, что мои сиськи и задница сверкают перед посторонними, но постепенно я привыкла, да и не ловила ни одного из секьюрити за тем, что пялятся на меня.

Уже почти дойдя до лестницы, замерла, услышав странный звук. Странный для этого дома, где почти постоянно царила тишина, как в роскошно обставленном склепе.

Могу поклясться, что это был смех. Громкий, раскатистый, полный какого-то свирепого торжества, от которого у меня на затылке волосы зашевелились.

Смеялся явно Федор, больше некому, и я, поддавшись любопытству, на цыпочках побежала в сторону его кабинета. На подходе уловила смутно знакомый запах, который внезапно опять разволновал мою волчицу, и сердце затарабанило так, что его точно должны были услышать, учитывая, что дверь была открыта.

— Аяна! — окликнул меня Милютин. Вот я же говорила. — Войди!

Я поморщилась, глянув на свои босые ноги и халат. Ладно перед местными так светиться, а тут явно чужак… хотя какое мне дело до его мнения? Об имидже у нас беспокоиться папаня должен.

Сочтя меня, видимо, слишком медлительной, Федор распахнул дверь полностью, чуть не дав мне по лбу, и, схватив за локоть, втащил внутрь. Меня изумила широченная улыбка на его лице — впервые настоящая за все время нашего общения. Настоящая, искренне радостная, но при этом пугающая. Потому что это была злая радость. Но еще больше он меня шокировал, когда притиснул к себе за плечи и чмокнул в лоб.

— Моя девочка, ты принесла мне удачу! — заявил он, отпуская опешившую от такого расклада меня. — Иди сюда! Знакомься — это мой сын Родион!

Услышав имя, я осознала, почему меня взволновал запах чужака еще до того, как я увидела его, более чем вальяжно развалившегося в глубоком кресле в кабинете и взирающего меня с откровенным презрением и недружелюбностью. Хотя узнать в этом разряженном мажоре с едва наметившейся мерзкой бороденкой и идеально уложенной челкой того улыбчивого, гладко выбритого парня в строгой форме охраны из офиса моего котоволчары можно было с трудом.

— Ну привет, конкурентка, — недобро оскалился он.

Меня представить как свою дочь Милютин почему-то не торопился, он шагал по кабинету и продолжил ухмыляться, выглядя взведенным и возбужденным как никогда прежде.

— Привет… хм-м… братишка, — пробурчала я, оглядывая его повнимательнее и не понимая, отчего меня не раздражает этот его вызывающе насмешливый взгляд.

— Сын! — повторил Милютин, остановившись и уставившись на визитера, и вдруг заржал, как ненормальный, ей-богу. — Вот она, карма, во всей ее красе! Ты не захотела дать мне ничего, сука, и за это я отберу у тебя все! Без остатка!