Книга Врата скорби. Повелители огня - Александр Афанасьев

– Если я выполнил вашу просьбу, Николай Степанович, не затруднит ли вас исполнить мою, а?

– Смотря, в чем она заключается, Борис Викторович.

– Его Величество здесь?

Гумилев улыбнулся.

– Да нет… вы не о том подумали. Я, конечно же, не прошу личной аудиенции и ни о чем таком не думаю. Я прошу, чтобы с ним встретились вы.

– Я, Борис Викторович?

– Вы, милейший, вы. Просто доложите ему о том, что я арестован и расскажите, за что именно. Вы ведь не докладывали о намерении арестовать меня на Высочайшее имя?

– К чему беспокоить Его Величество. Не сомневайтесь, я доложу о вашем аресте, как только.

– Извольте сейчас, Николай Степанович. Поверьте, это как в моих, так и в ваших интересах. Это ведь не нарушает ваших планов, верно? Можете даже просто телефонировать, если Его Величество где-то рядом с аппаратом.

Гумилев задумался. Затем согреб со стола пистолет.

– Никуда не уходите, Борис Викторович.

– Помилуй Бог, Николай Степанович.

Гумилев – сошел вниз, из беседки, коротко переговорил с одним из македонцев и передал ему трофейный пистолет. Македонец коротко кивнул, приложив руку к сердцу… он знал русский достаточно, чтобы служить, но генерал обратился к нему на языке его народа. Гумилев много путешествовал в свое время и знал два десятка языков, в том числе и редкие…

Борис Викторович Савинков остался сидеть в беседке и смотреть на раскинувшийся перед ним Босфор – территориальный приз, к которому Россия шла три столетия. В его глазах – едва заметно тлело пламя… пламя революционной войны. Николай Степанович Гумилев был кое в чем прав – он был и оставался революционером, и это – никак нельзя было изменить. Но с тех времен… давних времен – он кое-что понял. Дурак делает революцию в своей стране. А вот умный – в чужой. Англичане – двести лет держали континентальные страны под угрозой революции. Пора им самим – попробовать свое лекарство. Посмотрим, как они справятся с Идаратом…

* * *

Николай Степанович Гумилев вернулся через полчаса. По его лицу нельзя было ничего сказать – но те, кто хорошо его знал, мог заключить, что он взбешен, хотя и не показывает этого.

– Верните ему пистолет – приказал он.

Македонец подошел, положил на стол пистолет. Коротко поклонившись, отступил.

– Я могу быть свободен, Николай Степанович?

– Пока да.

Савинков забрал пистолет.

– Полагаю, вы не горите мне желанием рассказать о том, что вы устроили в Адене, и зачем?

– Ну, почему же, Николай Степанович… – сказал Савинков, присаживаясь обратно – кое-что я могу сказать. Думаю для вас, как для генерала и члена Верховной распорядительной комиссии не составляет секрета то, что Великобритания готовится к нападению на нас. Решение уже принято, мы не можем его отменить обычными средствами, подобно дипломатической переписке и заключению оборонительных союзов. Для того чтобы наступил мир – необходима воля обеих сторон, но для того, чтобы разразилась война – достаточно и одной. И единственный способ решить эту проблему заключался в том, чтобы представить некий театр военных действий, в общем-то, второстепенный для Великобритании как главный и добиться преждевременного, хоть и ограниченного выступления. А далее – добиться победы, что даст в стане противника разочарование, недоумение, интриги, поиск виновных и необходимость осознания опыта этой кампании. Это могло выиграть для нас время – несколько лет, но более нам и не надо.

– Или наоборот – вызвать всеобщий пожар.

– Или так – согласился Савинков – если не соблюдать ту дозировку, о которой вы упоминали. Но суть тут даже не в том, что произошло в Адене, в конце концов – все жертвы принесены не напрасно. Суть в том, что благодаря аденским событиям Британская империя полагает, что в случае большой войны у нее будет изначальное преимущество, вызванное наличием в России и главное – там, на Востоке верной и готовой к действию пятой колонны. Но их ждет большой сюрприз, Николай Степанович, очень большой.

– И для этого – вы сдали британцам группу Шаховского, но не только. Вы выдали им план высадки морской пехоты в Адене, точное время и место, что привело к огромным потерям.

– Се ля ви. Я понимаю ваше негодование, в конце концов… мы вами в какой-то степени воспользовались, но не сообщили вам об этом. Для всех для нас будет лучше, если вы и ведомство, которое вы представляете – останется в неведении. Некоторые вещи, любезнейший Николай Степанович – надо делать грязными руками. Это ко мне. Но еще важнее – не смешивать грязное и чистое. Это – к вам.

– Полагал бы необходимым попросить вас, Борис Викторович – губы Гумилева побелели от ярости – не вмешивать в ваши грязные дела армию и контрразведку. Не вербовать агентов и не засылать своих людей. Не распространять троцкистскую и марксистскую заразу где бы то ни было, вопреки нашим усилиям по ее искоренению. И уж тем более – не заниматься шпионажем в наших ведомствах в пользу Великобритании – каких бы выгод это не сулило. Это недопустимо.

– Ради дела допустимо все, Николай Степанович.

– Революционер…

Савинков усмехнулся.

– Жандарм и душитель свободы. Полноте вам, Николай Степанович. Много ли мы потеряли? Одна группа… да, жаль – но вы же армейский офицер. Она отработала свое, эвакуировать ее было себе дороже – а так мы выиграли ход. Морские пехотинцы… в конце концов, они для этого и предназначены, для того, чтобы сражаться и умирать за Россию и Престол. Аден… вы же сами выдвинули теорию пассионарности, Николай Степанович. Пассионарии – люди, которые не могут жить спокойно. Для развития государства их должно быть достаточно, но для спокойствия государства – не слишком много. А в Адене их было много, недопустимо много, Николай Степанович. Сейчас – их намного меньше. Мы выиграли года два у будущей войны. Это немного, но при этом Его Императорское Величество изволили заверить меня, что даже года будет достаточно. А потом… потом думаю, что никакая война не будет возможной. Несколько человек, и даже несколько тысяч человек – разве это не скромная цена за предотвращенную Вторую Великую войну?

– Попросил бы вас пойти вон, Борис Викторович – сказал Гумилев.

Савинков шутливо отдал честь.

– С превеликим удовольствием, Николай Степанович. Надеюсь услышать ваши стихи в Драматическом обществе…

После того, как Савинков ушел – генерал от артиллерии Николай Степанович Гумилев, директор-распорядитель Верховной распорядительной комиссии[105] и начальник Третьего отделения Собственной, Его Императорского Величества Канцелярии какое-то время сидел, пережидая охвативший его гнев. Затем хрипло сказал.