Книга Наследие Эдварда Гейна - Влада Ольховская

— Не надо!

Ирина больше не слушала ее. Она отошла, но лишь на секунду — чтобы взять со стола длинный, зловещего вида инструмент, похожий на очень большое шило. С ним она вернулась к столу — на котором дергалась, пытаясь освободиться, Настя. Только вот у нее ничего не получалось, веревки держали крепко, больно впиваясь в кожу, и даже перевернуть стол не получалось — тот, похоже, был привинчен к полу.

— Мама! — отчаянно крикнула она, видя, что острие уже занесено над ее глазом.

Как будто это «мама» что-то значило! Как будто оно давало ей на что-то право… Но нет, такая связь была священной для других. Ирина действительно ничего не чувствовала, и Настя для нее была лишь очередной жертвой, ничем не отличающейся от тех, кого для нее купили.

Поэтому одно слово не могло остановить ее — зато остановил выстрел.

Он ворвался в подземный мир откуда-то извне, из той реальности, о которой и Настя, и Ирина уже забыли. Он пролетел через полутемный зал и безошибочно нашел свою цель. В следующий миг кровь Насти должна была брызнуть на ее мать — а получилось наоборот.

Настя понятия не имела, куда попала пуля. Ирина вскрикнула и упала, больше она не поднималась. А к Насте уже бежала молодая женщина, поспешившая отвязать ее от стола. Но стреляла не она, пистолет был в руках ее спутника, который теперь наклонился над Ириной.

Сначала Насте показалось, что она никогда раньше не видела этих двоих. Они были просто какими-то ангелами, чудом, на которое она перестала надеяться! Но, присмотревшись внимательней, она узнала в своей спасительнице ту самую следовательницу, которая приходила в их дом — и к которой потом приходила Настя. А мужчина, значит, был ее напарником… Он как раз не изменился, Настя просто сначала не рассмотрела его, не до того было. А вот девушка казалась совсем другой: цвет и длина волос, стиль одежды, даже черты лица! Как такое вообще возможно?

Да не важно, как. Они спасли ее, ей уже не придется умирать!

Избавившись от веревок, Настя поспешила обнять девушку. Она разрыдалась, прижимаясь к следовательнице, а та осторожно гладила ее по спине и шептала:

— Не переживай, все уже закончилось. Теперь уже точно все.

* * *

Она была довольна тем, как все сложилось. Да, за взорванную машину предстояло заплатить штраф, но это — сущая мелочь. Когда с деньгами нет проблем, они уже не кажутся такими важными. Главное, она победила!

Победой для Анны было не задержание Ирины Янковской. Она и без того знала, что до этого дойдет, так или иначе. Вопрос был в количестве жертв! И вот тут они преуспели.

Когда они добрались до особняка и увидели охрану, Анна сразу поняла, что обратный отсчет уже начался. Ирина не дала бы такие приказания просто так. Напротив, после задержания Романова ей выгодно было общаться со следователями или даже журналистами, доказывая, что он невиновен. Если она вдруг начала вести себя откровенно подозрительно, значит, она сорвалась. Нужно было действовать, и они справились.

Они спасли Анастасию — а вот Алексея Рыбникова спасти не смогли. Да у них и шанса не было! Эксперты, осмотрев его тело, установили, что он был мертв уже несколько дней. Ирина даже пару костей удалить успела, и только поимка собственной дочери заставила ее отвлечься от работы над ним.

Но это уже не важно. Ирина получила ранение — серьезное, однако для жизни не опасное. Дожидаться суда ей предстояло в больнице. Анастасию освободили и тоже передали врачам. Физически она не пострадала, а вот морально… Тут сложно дать точную оценку. Анна подозревала, что этой девушке придется не один месяц общаться с психотерапевтом, чтобы вернуть себе хоть какое-то подобие нормальной жизни. Это печально — но это шанс, которым Анастасия должна воспользоваться.

Дело Скульптора в любом случае можно было считать закрытым. Как бы хороши ни были адвокаты Романова, даже они уже ничего не добились бы. Против него дали показания и Анастасия, и Ирина, которая всеми силами старалась спасти собственную шкуру, нисколько не заботясь о судьбе мужа. Андрея Мурова, бизнесмена, которого они подставили, выпустили из-под стражи с извинениями. Алексея Рыбникова объявили погибшим при исполнении, проводить служебное расследование не стали — в этом больше не было смысла.

И все бы ничего, вот только Ирине грозило куда меньшее наказание, чем то, которого она заслуживала.

Леон думал о том же, но их мысли часто совпадали.

— Похоже, выкрутится она, — вздохнул он. — Так или иначе.

Они проводили этот теплый день на заднем дворе дома Анны. После недавних событий хотелось покоя — просто смотреть на лес, на синее небо, чувствовать запах скошенной травы и полевых цветов. Не думать ни о чем…

Но не думать ни о чем не получалось. Не ту жизнь они выбрали.

— Совсем сухой из воды не выйдет, — возразила Анна. — Хотя в чем-то ты прав, определенные преимущества у нее есть.

Ирина и ее адвокат изо всех сил доказывали, что жертв убивал Степан Янковский, потом Романов. Сама она лишь разделывала трупы, да и то, с ее слов, под давлением. А это уже совсем другая статья и другое наказание! Правда, ее еще обвиняли в попытке убийства собственной дочери. Но тут она собиралась делать ставку на временное помешательство, вызванное разлукой с мужем.

Ее могли приговорить к принудительному лечению — совсем как Эда Гейна. Вот только если Гейна изначально никто не собирался выпускать, то у Ирины еще был шанс. Ей требовалось посидеть тихо пару лет, исправно принимая лекарства, потом — заплатить, кому следует, и скоро ее признают выздоровевшей.

И все равно Анна не жалела, что Леон не пристрелил Ирину на месте. Может, так было бы лучше… для всех, но не для него. Он — не палач по своей природе, и это важно.

— Хуже всего, если про ее дела вообще все забудут, и она начнет с чистого листа, — заметил Леон. — Начнет убивать, естественно.

— Не забудут. Такое не забывают.

— Ты сама говорила, что к Гейну даже в больнице начали нормально относиться!

— К нему — да, но не к памяти о том, что он сделал. Гейн, убивший не так много по сравнению с другими маньяками, вдохновил больше образов, чем они. Роберт Блох со своим «Психо» был одним из первых, кто написал о нем, но не единственным. Эд Гейн — чудовище, каннибал, некрофил, таким он в памяти и остался. Не так уж сладко, что твое имя помнят, если его помнят как символ худших сторон человеческой души. Нам уж точно не стоит о них думать!

Анна чувствовала, что может отпустить это расследование — действительно отпустить, а не просто сказать себе, что все закончилось. Не держать это в себе, не хранить, потому что жизнь заслуживает другого отношения и других чувств.

Она вдруг вспомнила американца, застрелившегося у нее на глазах. Он сдался, потому что потерял все — и не смог отпустить боль. Анна тоже когда-то думала, что не сможет. Но теперь она чувствовала, как Леон мягко касается ее руки, и улыбалась ему. Она была живой и настоящей рядом с ним — а не только во время преследования преступников, как раньше. Это и было для нее лучшей наградой.