Книга Нарциссы для Анны - Звева Казати Модиньяни

— Чего мне ждать? — спросил он.

— Ждать, чтобы она ушла сама. — Чезаре подошел к двери и увидел, как проскользнула тень в коридоре. Он улыбнулся, догадавшись, чья это была тень.

— А если она не уйдет? — с сомнением заметил Пациенца.

— Она не выдержит и сбежит с кем-нибудь раньше, чем ты воображаешь, — уверенно предсказал он.

— Откуда ты знаешь? — Это был риторический вопрос. Если Чезаре что говорил, то уж он, разумеется, знал.

— Завтра же займемся расторжением твоего брака, — сказал он ему. — Я сам позабочусь, чтобы это произошло как можно быстрее и так, чтобы твоя синьора не могла ни на что претендовать.

— Ладно, пойду работать, — сообщил адвокат со вздохом.

— Клин клином вышибают, — одобрил Чезаре.

Выходя, Пациенца столкнулся с Марией. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять: она все знает.

— Видишь, как кончается большая любовь, — признался он ей печально. — После звона свадебных колоколов приходит отрезвление.

— Ничего, — сердечно сказала она. — Куда худшие вещи забываются. Любую ошибку можно исправить. — Она подумала о своих ошибках с Немезио, о своем неудавшемся браке, о тех испытаниях, что, возможно, судьба еще ей готовит, и улыбнулась адвокату. — Важно всплыть и любой ценой доплыть до берега, а там снова встать на ноги и вновь начать жить.

Однажды вечером на Форо Бонапарте пришли на ужин Риччо с Мирандой. Мария много о них слышала от Джузеппины и видела их мельком, печальных, в черном, на ее похоронах. Но сейчас они были именно такими, какими бедная Джузеппина их ей описывала: шумные и очень колоритные.

Риччо выставлял напоказ бриллиант, крупный, как орех, на мизинце, и другой, поменьше, на галстуке. Он был одет богато, но не как синьор. Его Миранда, хоть и обвешанная драгоценностями, тоже не отличалась элегантностью. Но простые лица гостей, их искренний смех и разговор, их незамысловатые шуточки оживили атмосферу в этом доме, серьезную и суховато-деловую.

Чезаре был необычно весел. Он совершенно отвлекся от своих всегдашних деловых забот и наслаждался атмосферой почти родственной, в которой ему не слишком часто приходилось бывать. Он даже заглянул в кухню, чтобы узнать, как обстоит дело с ужином, и посоветовать Марии, как лучше принять гостей.

Дом, тишину которого нарушали лишь осторожные шаги и сдержанные голоса слуг, казалось, превратился в балаган на деревенской ярмарке. Трое друзей смеялись, обменивались солеными остротами и делали замечания, понятные только им, в то время как граммофон орал во всю мочь.

За фамильярностью, с которой Миранда и Риччо обращались со своим старым другом Чезаре, угадывалось, однако, уважение, которое относилось прежде всего к его личности, к его прирожденной способности быть первым.

Вспоминая рассказы Джузеппины, Мария хорошо представляла себе тот барак, где родились и выросли Больдрани, их квартал у Порта Тичинезе, тот бедный люд, который их окружал: рабочих с фабрики, поденщиков, прачек. Сила Чезаре и Риччо, поняла Мария, именно в этом, в корнях, которые их питают и с которыми они не хотят порывать.

12

— Наконец-то я вновь в том саду, где цветет красота и поэзия!

— Немезио! — Мария остановилась как вкопанная, и сердце ее замерло. Он снова удивил ее своей ловкостью фокусника, возникнув перед ней внезапно, появившись словно из-под земли. Был июль, стояла жара, и солнце сияло вовсю.

— Любовь моя! — упал он перед ней на колено. — Моя единственная, как же мне не хватало тебя!.. — Все это происходило на людной улице. Некоторые из прохожих оглядывались на них, улыбаясь этой забавной пантомиме.

«Хорошо еще, что никто из дома не видит», — подумала Мария, которая не хотела бы, чтобы Чеккина, Амброджино, а главное, синьор Чезаре были очевидцами этой сцены.

— Дом рабства, — возгласил он тоном трибуна, вытянув руку в сторону палаццо Больдрани, притаившегося за деревьями.

— Ты приехал за нами? — спросила Мария, после того как он наконец поднялся и нежно обнял ее. — Значит, ты уже нашел работу? — спросила она, вспомнив их договор.

— Работу, которая сделает тебя всемирно известной, — как всегда отшутился он.

— Я не прошу так много, — ответила Мария, которая уже думала, как сообщить эту новость синьору Чезаре и матери. Вера, понятно, снова примется за свои нравоучения. Но что скажет Чезаре Больдрани?

— Бог мой, как ты хороша! — увивался вокруг жены Немезио. — Как я по тебе соскучился! — Он то сжимал ее в объятиях, то целовал на ходу в щеку, то шептал ей на ухо нежные слова, и, ошеломленная его появлением, солнцем, этой суматохой, от которой кровь бросалась ей в голову, Мария чувствовала, как вновь становится его покорной рабой.

— По крайней мере мог бы предупредить меня. Ты ведь знаешь, что я устроилась на работу.

— С эксплуататорами не разговаривают, — заявил он. — Завтра ты бросишь все и уедешь со мной. — Он был решителен, красив и силен, как прежде. Он похудел, черты лица стали мягче, он казался моложе. Его зеленые глаза, полные радости, отражали яркий солнечный свет.

— Ну, — сказала она неопределенно, — об этом мы еще поговорим. Когда ты приехал?

— Еще было темно, еще звезды не погасли, — в том же тоне продолжал он. — Я видел, думая о тебе, как рождается солнце. Я искал тебя на улицах города, я бродил по его паркам и садам.

— Было бы проще искать меня там, где я была. — Мария пыталась вернуть его к реальности.

— Я не хотел услышать ответ хозяина или хозяйки, — нахмурился он, — что слуги не имеют права пользоваться телефоном.

— Да ну, Немезио, — протянула она, — мы же не в каменном веке.

Они уже были на пьяцца дель Дуомо и шагали под портиками.

— Кто они, эти люди, на которых ты работаешь? — спросил он. — Ты в своих письмах ничего о них не говоришь.

— Сначала их было двое, — сказала она, беря его под руку, — брат и сестра. Сестра умерла, — печально добавила она. — И остался он.

— Что этот тип из себя представляет? — не унимался Немезио.

— Очень богатый, — объяснила Мария, — очень одинокий, очень важный.

— Молодой? — спросил он с подозрительным равнодушием.

— Ревнуешь? — спросила она кокетливо.

— Я слишком уважаю тебя, чтобы ревновать, — изрек он.

— Я тебя тоже уважаю, — Марии никогда не удавалось развести уважение с ревностью.

— Так он молод? — настаивал Немезио.

— Старый, — сказала она шутя. — Толстый и безобразный.

— Возраст и красота не в счет, — заметил Немезио, которого скорее успокоило бы наличие у Больдрани супруги.

Молодые люди свернули на виа Каппеллари, сели на двадцать четвертый трамвай и вышли на конечном кругу на виа Рипамонти.