Книга Предсказание - Дин Кунц

Лорри не унималась: .

— Рано или поздно анафилактический шок убьет Энни. И случиться это может при следующей процедуре диализа. Мы не можем идти на такой риск. Мы загнаны в угол. Практически у нее осталось…

У Лорри перехватило дыхание, так что фразу пришлось заканчивать мне:

— Практически Энни осталось только два дня.

Произнеся эти слова, я почувствовал, как ледяные пальцы сжали мне сердце, и какие-то мгновения не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Значит, опять все возвращается к старому, доброму Панчинелло, — изрек мой брат. — Величайшим клоуном в истории человечества станет Панчинелло Бизо. Но нет, Панчинелло Бизо будет величайшим воздушным гимнастом нашей эпохи! Да только мне не позволили им стать. Никто не сможет отомстить за смерть матери лучше Панчинелло! Да только деньги я сохранить не смог и еще лишился яиц. И снова из всех людей только Панчинелло, один-единственный Панчинелло, может спасти маленькую Энни Ток, которую правильнее называть Энни Бизо. Только Панчинелло! Но в результате она все равно умрет, потому что, потому что, как и в прошлые разы, это всего лишь интрига, затеваемая с тем, чтобы вновь посадить меня в лужу.

Его речь добила Лорри. Она поднялась со стула, отвернулась от Панчинелло, ее начала бить дрожь.

Я смог выдавить из себя только одно слово:

— Пожалуйста.

— Уходи, — сказал он мне. — Возвращайся домой. Когда эта маленькая сучка умрет, похорони ее на баптистском кладбище рядом с безымянным младенцем, чью жизнь ты украл.

Глава 60

Когда мы вышли из совещательной комнаты в коридор, Шарлей Коулман сразу все поняла по выражению наших лиц. Раскрыла объятья Лорри, и Лорри, рыдая, припала к ее груди.

Мне же очень хотелось повернуть время вспять, вспоминая, что произошло в последние полчаса, и вновь обратиться к Панчинелло, найти другие, более убедительные слова.

Разумеется, я знал, что еще один разговор с ним не приведет к иному результату, как не приведут десять разговоров, сто. Говорить с ним все равно что говорить с ветром, слова глохли, не долетали до него.

Я знал, что не подвел Энни, что наш приезд сюда был обречен на провал. И тем не менее чувствовал, что подвел ее, и такое меня охватило отчаяние, что я сомневался, хватит ли мне сил дойти до автомобильной стоянки.

— Фотография, — внезапно вспомнила Лорри. — Фотография Энни осталась у этого мерзавца.

Она могла не уточнять. Я знал, почему мрачно сверкнули глаза, а губы в отвращении закаменели.

Я тоже не хотел, чтобы в уединении камеры он смотрел на фотографию Энни и утолял свою жажду жестокости мыслями о ее болезненной смерти.

Вернувшись в совещательную комнату, я нашел его на том же месте, только охранник уже собрался снять наручники, которые приковывали Панчинелло к столу.

— Фотография принадлежит нам.

После короткого колебания он протянул мне фотографию, но не отпустил, когда я взялся за другой ее край.

— Как насчет открыток? — спросил он.

— Каких открыток?

— На мой день рождения и Рождество.

— Да, конечно.

— От «Холмарка». Как мы и договорились.

— Мы ни о чем не договорились, сукин ты сын.

Кровь бросилась ему в лицо.

— Не смей оскорблять мою мать.

К этому он относился серьезно. Я это знал.

Но тут же злость ушла из него.

— Но я забыл… она ведь и твоя мать, не так ли?

— Нет. Моя мать дома, в Сноу-Виллидж, рисует игуану.

— То есть на сладости денег не будет?

— И на чипсы тоже.

Такое отношение вызвало у него неподдельное удивление.

— А как насчет романов Констанс Хаммерсмит?

— Дай мне фотографию.

Отдав фотографию, он повернулся к охраннику:

— Нам нужно еще несколько минут, чтобы закончить разговор.

Охранник посмотрел на меня.

— Сэр?

Я просто кивнул, не доверяя собственному голосу.

Охранник проверил, хорошо ли закреплены наручники, и вышел из совещательной комнаты, закрыл дверь и остался у стеклянной панели, наблюдая за Панчинелло.

— Ты привез с собой заявление, которое я должен подписать? — спросил Панчинелло.

Ответила ему Лорри. Она стояла на пороге совещательной комнаты, держа дверь открытой, чтобы я мог побыстрее выйти.

— У меня в сумочке три экземпляра. Заявление составлено хорошим адвокатом.

— Заходи, — попросил он. — Закрой дверь.

Лорри присоединилась ко мне, и у нее, как и у меня, наверняка возникла мысль о том, что он опять нас разыгрывает, чтобы вновь отказать.

— Когда мы это сделаем?

— Завтра утром. В больнице в Денвере все готово. Им нужно сообщить за двенадцать часов.

— Сделку, которую мы заключили…

— Мы выполним все условия, — заверила его Лорри, доставая из сумочки ручку и три экземпляра заявления с просьбой отпустить его в больницу для операции по пересадке почки маленькой девочке.

Он вздохнул.

— Я люблю эти детективные романы.

— И шоколадные батончики, — напомнил я ему.

— Когда мы вели переговоры, я не знал, что мне придется отдать почку. Вы многого просите, учитывая, что уже лишили меня яиц.

Мы ждали.

— Я попрошу у вас еще кое-что.

Я не сомневался, что сейчас он что-нибудь отчудит, а потом будет громко хохотать, наслаждаясь нашим горем.

— В этой комнате нет подслушивающих устройств, — доверительно сообщил он нам, — потому что здесь адвокаты обычно беседуют с заключенными.

— Мы знаем, — кивнула Лорри.

— И я сомневаюсь, что этот козел у окна умеет читать по губам.

— Что ты хочешь? — спросил я, уверенный, что он попросит меня достать с неба луну.

— Я знаю, ты не доверяешь мне, как должен доверять брату. И я не жду, что ты выполнишь мое условие до того, как я отдам почку. Но, как только ей пересадят мою почку, ты будешь обязан выполнить мое условие.

— Если ты попросишь то, что мне по силам.

— Я уверен, что по силам, — радостно ответил он. — Если учесть, что ты сделал с великим Бизо.

Я его совершенно не понимал, не знал, сведет ли он все к злой шутке или действительно предложит мне что-то сделать.

— Я хочу, чтобы ты убил этого прыща на заднице Сатаны, Виргильо Вивасементе. Я хочу, чтобы ты заставил его страдать. Я хочу, чтобы он узнал, что тебя послал я. И чтобы в конце он стал мертвее всех мертвых.