Книга На коне бледном - Пирс Энтони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его намерения насчет Луны не изменились, хотя мелькнула мысль, что было бы неплохо кое в чем сотрудничать с Сатаной.
— Ну конечно! — Сатана являл собой поистине божеское милосердие. Он распахнул дверь наружу, и посетители очутились в городских трущобах.
Стояла суровая зима. Снег вился в воздухе и забивал и без того грязную улицу гнусной слякотью. Крестьяне в тяжелой грубой одежде лопатами и метлами выгребали из сточных канав рыбьи головы и прочий хлам.
— Это разорители, — пояснил Сатана. — Теперь они круглый год трудятся, устраняя весь тот беспорядок, который творили в жизни. Им надо сделать улицу совсем чистой — такой, какой она была, прежде чем они ее испоганили. Увы — беспорядок вечен.
Молли шныряла вокруг в поисках друзей. Одного наконец нашла.
— Шон! — заорала она. — Сто лет тебя не видела!
Человек прервал работу:
— Молли Мэлоун, солнышко! Когда ж ты умерла? Вот уж не думал увидеть тебя здесь! И время тебя не изменило.
— Да я померла от лихорадки и все свои прелести забрала с собой в могилу.
Старик оценивающе оглядел ее:
— Что правда, то правда, детка. Ну ты и штучка была! Самая красивая из всей уличной оравы. Уж я думал, годам к шестнадцати быть тебе бабушкой.
— Я старалась, да оно вон как вышло, — Молли улыбнулась. — Похоже, после того что этот сладкоголосый тип со мной сделал, пойдет моя душа прямо в Преисподнюю.
— Только не твоя душа, детка. Ты ведь была как петуния на луковой грядке — всегда добра к тем, кто хуже тебя. До чего жаль, что ты умерла так рано!
— Как с тобой тут обращаются, Шон? — допытывалась Молли.
— Несладко тут, как видишь. Мы все скребем, скребем, а этой дряни конца нет. Да еще вот стужа…
— А разве ты не искупил свой грех? Ты ведь тут уже долго — дольше, чем прожил. Да ты дурным и не был никогда, только побузить любил.
Шон поскреб в затылке:
— Не знаю, девочка. Они там чего-то считали, и, похоже, мне не выбраться. Вроде как неисправимый я…
— У тебя перчатка вот порвалась, — сказала Молли заботливо. — Дай я починю, — и потянулась к его руке.
— Ох нет, мисс, не надо, — старик отдернул руку. — Я уж обойдусь. Мне работать надо, — и снова стал без толку ковырять лопатой мокрый снег.
— Ну как знаешь, — лицо у Молли было озабоченное.
— Видите, — снова заулыбался Сатана, — порядки у нас в Аду суровые, но справедливые. Тем, кто не хочет меняться в жизни, после смерти придется туго. Но, в конце концов, настойчивость и твердость свое дело сделают.
— Да, вижу, — Зейн кивнул, — это, пожалуй, вполне разумно.
Он не договорил, потому что Молли, споткнувшись, налетела на него, а он, в свою очередь, толкнул кого-то из рабочих. Столкновение было вполне ощутимым. Рука Зейна схватилась за что-то, пытаясь восстановить равновесие, и пальцы почувствовали нагое человеческое тело.
— Ох, простите, — извинился он перед тем, кого толкнул, — я поскользнулся.
— Кривоногое дитя помойки, — пробурчал Сатана.
— Да ладно, — грубо сказал парень, поплотнее запахивая свое драное пальто. — Давайте валите отсюда и не мешайте работать.
Сатана открыл следующую дверь, и они шагнули в прекрасно обставленную комнату.
— Итак, вы понимаете, что нет необходимости разрушать систему?
— Согласен, — сказал Зейн, — хотя по-прежнему не вижу причин прежде времени лишать Луну жизни. Я пока подожду.
— Само собой, — с готовностью сказал Сатана. — Когда же вы рассмотрите все точки зрения, полагаю, вы поймете, что я прав.
Тут он снова открыл дверь, и Зейн с Молли вошли в Дом Смерти, прямо в гостиную. Дверь за ними захлопнулась, снова став телеэкраном.
Зейн приблизился к своему неподвижному телу, входя в себя, заново ощутил соединение души и тела. Тут он открыл глаза — опять во плоти. Вот это облегчение!
— Я велю своим слугам позаботиться о вас, — сказал Сатана с экрана. Затем он исчез, а его место заняла обычная программа новостей.
Молли сидела у Зейна на коленях, положив руки ему на плечи и легонько касаясь губами его правого уха. Так близко… Зейн чувствовал, что от нее чуть-чуть пахнет устрицами. Она совсем ничего не весила.
— Эй, вот это делать не обязательно, — Зейн сопротивлялся, совершенно сбитый с толку.
— Но должна же я отблагодарить тебя за то, что ты взял меня с собой, — сказала Молли. — Встретила старого друга…
Зейн замер в ее объятиях. В конце концов, что может сделать привидение тому, кто во плоти?
— Рад помочь, Молли. Ты теперь можешь вернуться…
Ее бесплотные губы будто слабым ветерком тронули его ухо.
— Смерть, — зашептала она настойчиво, — прежде чем Сатана опять сюда влезет, я должна сказать тебе…
— Что?
— Тихо, нет-нет, не дергайся. Улыбнись, покажи, что ты расслабился. Сатана подглядывает. Он и дальше позволит мне ласкать тебя, потому что ему нужно, чтобы ты переключился с Луны на кого-нибудь еще. Вот, теперь я тоже во плоти — чувствуешь?
Колени Зейна теперь почувствовали тяжесть ее тела.
— Ты взял меня в проводники. Так вот, теперь я тебя поведу. Доверься мне, Смерть, это важно.
Столь резкая смена поведения изумила Зейна. Он улыбнулся и заставил свое тело расслабиться. На деле Молли — всего лишь очаровательный призрак, быть рядом с ней совсем не трудно, хотя Зейн чувствовал себя чуть-чуть виноватым из-за того, что это не Луна.
— Когда я коснулась Шона, на его руке не было перчатки, — шепнула Молли, прихватив губами его ухо.
Зейн попытался заговорить, но она прижала палец к его губам.
— Они все без одежды там, в Аду. Голые, в снегу… Это не наказание, это — пытка.
Зейн снова пытался возразить, однако девушка, успокаивая его, демонстративно расстегнула блузку, приоткрыла грудь, словно бы соблазняя. От нее действительно пахло морем. Зейн почему-то вспомнил отпуск на вулканическом острове в Тихом океане.
— Поверь мне, Смерть! Я подозревала и раньше, но мне не позволяли их касаться, даже подходить близко не давали; его приспешники повсюду. На этот раз я коснулась Шона и теперь знаю наверняка. Я потому и толкнула тебя на того парня. Его одежда — всего лишь иллюзия, разве нет?
Зейн с удивлением вспомнил, что его рука коснулась голого тела, хотя человек выглядел одетым. Сама мысль о том, что души нуждаются в одежде, призрачной одежде, была странной, но, если учесть, что речь идет об Аде, все приобретает какой-то мрачный смысл.
