Книга Пламенный вихрь - Бренда Джойс

Жадно посасывая и еще окончательно не проснувшись, он подумал, что это уж точно самый великолепный способ просыпаться, и ахнул, когда она умелыми, энергичными движениями стала поглаживать его фаллос. Все еще не открывая глаз, все еще ощущая себя странно вялым и заторможенным, он перекатился на нее, обхватил руками и крепко прижал к своему телу.

Она была такой скользкой, теплой и готовой.

Мгновением позже где-то в глубине его разума появилось осознание чего-то странного. Щекотавшие его лицо волосы показались ему другими, более грубыми, не такими шелковистыми. Губы под его губами казались мягче, не такими плотными, а талия не обхватывалась ладонями…

Он приподнял голову и открыл глаза.

На мгновение, когда его взгляд уперся в молочно-белое лицо Софии, он решил, что это ему снится, и вдруг понял, что действительно видит перед собой Софию. Он замер, и только его фаллос продолжал пульсировать на ее набухшей плоти. Он ошарашенно уставился на нее.

Она обхватила его бедра и выгнулась к нему,

Бретт вырвался от нее как ошпаренный.

Что он наделал?

Она жалобно застонала:

— Нет, не оставляй меня. Еще, еще!

Что, черт возьми, он делает в постели Софии, если он лег спать со своей женой? Бретт с трудом уселся, глядя на нее со смесью отвращения и презрения. Его обуяла ненависть к самому себе. Потом возникла мысль: Боже милостивый, а где же Сторм?

Он взглянул на окна и увидел, что уже день. Ладонь Софии обхватила его плоть, а губы скользнули по его бедрам. Бретт толкнул ее и встал.

— Что происходит, черт побери? — в ярости заорал он Его голова раскалывалась. Она улыбнулась:

— Разве ты сам не видишь, саго? — Она соблазнительно потянулась. Ее превосходное тело поблескивало от солнца, а груди были такие белые, что он отчетливо видел голубые прожилки. — Ты был великолепен этой ночью, querido, не утром немного сплоховал.

— Этой ночью? — переспросил он, потрясенный до глубины души. Он отчаянно старался вспомнить. Они с Диего пили… и тут он все понял. Он выпил всего одну рюмку, но в вино было что-то подмешано. И теперь он наконец начал приходить в себя, но только не в своей постели, а здесь, с этой, а не со своей любимой женой…

— Ах ты сучка, — рявкнул он, набрасываясь на нее.

Она не успела вскрикнуть, когда он схватил ее за горло, сжимая его с первобытной яростью. Кровь отхлынула от ее лица, рот приоткрылся, как у рыбы, глотающей воздух, Бретт сразу отпустил ее, потрясенный своей ненавистью и злобой, своим желанием убить ее.

— В мое бренди вчера было что-то намешано, — мрачно сказал он. — Почему, София?

— О чем ты говоришь? — воскликнула она, растирая горло. Глаза ее загорелись от нахлынувшего желания и его затошнило от мысли, что оно вызвано его жестокостью.

— Мне просто не верится, что ты могла дойти до того, чтобы затащить меня в свою постель! И как, дело того стоило? — Его голос был полон сарказма.

— Скоро оно будет того стоить, querido, — проворковала она. — Позволь мне снова подготовить тебя. — Она протянула к нему руку.

Он с яростью оттолкнул ее:

— Почему, черт возьми, София, почему?

— Я всегда получаю то, чего хочу. Зачем ты противишься тому, чего тоже хочешь?

— Я хочу только свою жену, — с отвращением сказал он и стал натягивать штаны.

София пулей выскочила из кровати и прижалась грудями к его спине, поглаживая ладонями мягкий бугор в его паху. Жестокость его реакции оказалась для нее совершенно неожиданной: только что она трепетала от возбуждения, прижимаясь отвердевшими сосками к его спине, ощущая своей влажной, горячей плотью его ягодицы, а в следующее мгновение она уже лежала на полу, ощущая обнаженным телом холодное жесткое дерево.

Охваченная неудержимой дрожью, она глядела на него, лежа раскинувшись, словно шлюха, у его ног.

Он натянул рубашку и презрительно посмотрел на нее.

— Совсем как мать, — негромко проговорил он и вышел.

София осталась лежать на полу. Ей не хватало воздуха. Она со стоном потянулась рукой вниз и принялась ласкать себя, воображая, что это Бретт вонзается в нее, и извиваясь в экстазе.

Торопливо поднимаясь по лестнице к их комнатам, Бретт лихорадочно пытался придумать оправдание тому, что он этой ночью не пришел спать в супружескую постель. Черт побери, он готов был убить Диего и Софию! И он так и не понимал, зачем они это сделали. Почему София приложила столь» ко стараний, чтобы затащить его в свою постель?

Что подумала Сторм?

Что он ей скажет?

Он не лжец и никогда им не был, так что придется сказать ей правду. За одним исключением — что чуть было не переспал с Софией. Все равно она ему не поверит, в этом он был убежден. Его подмывало солгать, сказать ей, что он заснул внизу, но она могла отправиться на поиски, и ему не хотелось, чтобы его уличили во лжи.

— Сторм, — крикнул он, врываясь в спальню.

Ее не было. Он заглянул в соседние комнаты. Где же она? Он должен был срочно принять ванну, чтобы смыть с себя запах Софии. Он приказал слуге принести горячую воду; слуга не видел его жены. Тогда он отправился вниз. Ее никто не видел.

Демона в конюшне не было.

Конечно, подумал он, скорее всего она поехала кататься. Ему хотелось сразу же отправиться за ней, но он чувствовал себя таким дьявольски нечистым, таким опороченным…

— Она уехала одна? — спросил он пастуха.

— Не знаю.

Никто не видел, как она уехала, так что, должно быть, это было очень рано. Из дальнейших расспросов стало ясно, что лошади Диего тоже нет и не было весь день. Бретт почувствовал одновременно облегчение и ярость. Облегчение — потому что не хотел, чтобы Сторм ездила одна, а ярость — потому что она провела весь день с его распутным кузеном.

Не то чтобы он не доверял Сторм — он ей доверял. Но если Диего только посмел прикоснуться к ней, он убьет их обоих — и Диего, и Софию. Они заплатят за все.

Он вернулся в дом и принял ванну, не в состоянии думать ни о чем, кроме Сторм. Он должен объяснить, что произошло ночью. Что она подумала? Все зависело от того, пыталась она разыскать его или нет. Вполне возможно, подумал он, что она отнесется ко всему снисходительно, считая, что он уснул в библиотеке, и тогда он напрасно беспокоится.

Но чувство вины не проходило, так же как и ощущение нечистоты, которая, казалось, въелась в его кожу и никак не отмывалась, как он ни старался.

От одной мысли, что он касался этой шлюхи, что он практически был в ней, у него сжимался желудок, ему становилось физически плохо. Почему он не открыл свои глаза, будь они прокляты! И как, черт побери, он ухитрился не заметить, что женщина, которую он обнимал, вовсе не его жена? Тем более если он любит ее?