Книга Мертвая хватка - Андрей Воронин

Простатит держал в руке пистолет, и дуло этого пистолета, судя по расположению светового блика, было направлено прямо Валерию в живот.

Валерий понял, что его сейчас убьют.

Эта мысль не была облечена в слова и не имела сколько-нибудь законченной формы; это был мгновенно промелькнувший в мозгу образ куцего пистолетного ствола, выплевывающего огонь, образ тупоносой пули в медной рубашке, со стальным сердечником внутри, которая, бешено вращаясь вокруг продольной оси, вгрызается в мягкие теплые внутренности, образ черной ночной травы у самого лица и сырой земли, набившейся в разинутый в беззвучном крике рот. Валерий будто мультфильм просмотрел и, будто в мультфильме или в компьютерной игре, сам не понимая, что собирается делать, поднял бутылку, которую держал в руке, и что было сил хватил ею Простатита по голове.

Треск и звон разлетевшегося вдребезги стекла привел его в чувство. Простатит издал какой-то невнятный звук и тяжело опустился на колени. Если бы дело и впрямь происходило на экране, ему сейчас полагалось бы ткнуться широкой мордой в траву и затихнуть, потеряв сознание. Но Простатит не был ни персонажем мультфильма, ни виртуальным монстром из компьютерной игры; это был нормальный московский бык с каменным черепом и мозгами, как у дятла, не боявшимися никаких сотрясений.

– Ну, козел, – с неожиданным удивлением в голосе проговорил Простатит, – я ж тебя сейчас урою!

Он тяжело тряхнул головой, и с его коротких волос во все стороны полетели маслянистые брызги. Теплая майская ночь тошнотворно воняла керосином, и этот запах подсказал Валерию, что делать дальше. Сам Валерий – его сознание, его эго, его первое и основное "я" – в этом процессе не участвовал. Очевидно, вызванное смертельной опасностью потрясение отключило в нем сознательное мышление, и на авансцену, раскланиваясь и деловито засучивая рукава, вышел второй Валерий Лукьянов – компьютерный стрелок, неуязвимый победитель монстров. Этот крутой парень быстро и ловко сдвинул под мышку болтавшийся на животе рюкзак, засунул руку в вырез расстегнутого гидрокостюма, нашарил в кармане рубашки новенькую газовую зажигалку, сунул ее под нос копошившемуся в траве противнику и одним точным движением высек огонь.

Простатит вспыхнул, как фитиль церковной свечки, и за гаражом сразу стало светлее. У него горело лицо, горели волосы, уши, и пиджак на плечах и груди тоже горел; вскочив на ноги и замахав руками, Простатит стал похож на невиданный самоходный канделябр со встроенным ревуном. Он неожиданно тонко, по-бабьи, завизжал – так же, как визжал, наверное, Большой Билл, когда Вождь Краснокожих пытался снять с него скальп, – прижал ладони к горящему лицу и, не переставая издавать потусторонние звуки, шатаясь, спотыкаясь и падая, бросился в сторону пруда. В пляшущих оранжевых отсветах Валерий заметил среди травы тусклый блеск металла – убегая, потерявший всякий интерес к военным действиям Простатит обронил пистолет. Валерий нагнулся за ним – нагнулся резко, почти нырнул, – ив это самое мгновение из темного окна первого этажа ударил первый выстрел. Пуля пронеслась у Валерия над головой с отвратительным плотным визгом, и он почувствовал затылком тугое дуновение, как будто над ним взмахнула крылом птица. Что ж, если это было крыло, то принадлежало оно, наверное, самой Смерти.

Ладонь Валерия сомкнулась на рубчатой рукоятке, еще хранившей тепло ладони Простатита. Он схватил пистолет, вскинул его на уровень глаз и нажал на спусковой крючок, ничего толком не видя, ничего не понимая, но при этом будучи уверенным, что непременно попадет. Возможно, так бы оно и вышло, и карьера Виктора Андреевича Майкова, который в этот момент во весь рост стоял на подоконнике, готовясь выпрыгнуть наружу, тем бы и закончилась, но вот пистолет в руке Валерия почему-то даже не подумал выстрелить. Спусковой крючок не подался ни на йоту, как будто был вырезан из одного куска металла с пистолетом, словно и не пистолет был у Валерия в руке, а плохонькая детская игрушка без единой подвижной части.

Он снова нажал на спуск, энергично ткнув пистолетом в сторону дома, как это делают дети, играя в войну, и снова ничего не произошло. Зато Майков снова пальнул из своего ствола, разорвав ночь короткой вспышкой оранжевого пламени и звуком, похожим на удар молотком по доске. Висевший на боку у Лукьянова рюкзак вдруг подпрыгнул, как живой. Раздался негромкий звон стекла, и в воздухе резко запахло ацетоном. Валерий, дернув плечом, сбросил с него сырые лямки, отшвырнул рюкзак, стараясь сделать это так, чтобы он упал поближе к яблоне, и побежал.

Метра через три ему вдруг захотелось свернуть, и он прыгнул вправо, как заяц, путающий свой след. Позади опять бабахнуло, пуля с треском влепилась в землю слева от Валерия, и он услышал, как за спиной у него папа Май сыплет отборными ругательствами.

На бегу до него вдруг дошло, почему пистолет отказывался стрелять. Проклятая штуковина просто стояла на предохранителе, только и всего. Никогда не имевший дела с пистолетами, Валерий как-то ухитрился сообразить, что рубчатый бугорок прямо под его большим пальцем – это и есть флажок предохранителя. Он шевельнул пальцем, и предохранитель послушно сдвинулся вниз. Тогда Валерий еще раз шарахнулся на всякий случай в сторону, обернулся, присел, отыскал пляшущим стволом пистолета фигуру папы Мая, который, оказывается, был уже совсем близко, метрах в десяти, не больше, и, стиснув оскаленные зубы, снова нажал на спуск.

Пистолет ахнул, как полевая гаубица, зло подпрыгнул кверху и больно ударил Валерия по руке, прямо по треугольнику плоти между большим и указательным пальцами. Большой палец сразу онемел, как будто по нему хватили ломом.

Пистолет выпал из разжавшейся ладони, ударился взведенным курком о камень и выпалил еще раз – сам, прямо в черное, усыпанное ласковыми майскими звездами небо. Невредимый Майков рыбкой нырнул в траву и оттуда открыл такой бешеный огонь, что нагнувшийся было за упавшим пистолетом Валерий вынужден был сломя голову бежать к пруду, к спасительной сточной трубе.

Он бежал, петляя, спотыкаясь и кланяясь пулям, и считал гремевшие позади выстрелы. Досчитав до восьми, он решил, что получил передышку, но не тут-то было: Майков продолжал палить так бойко, как будто в пистолете у него была не обойма, а пулеметная лента. Пули со свистом стригли траву, разбрасывали комья земли и, высекая бледные искры, с визгом рикошетировали от валунов. Один из низких конических светильников с треском разлетелся на куски, как только Валерий добежал до него, и один кусок ударил его по колену – не сильно, но вполне ощутимо.

Наконец пальба позади прекратилась. Валерий насчитал семнадцать выстрелов и вспомнил, что сейчас существует сколько угодно пистолетов с обоймой не на восемь, а именно на семнадцать патронов. В наступившей тишине стало слышно, как в пруду плещется, фыркает и тихонько подвывает опаленный, как свиная туша. Простатит. «Круто живет папа Май, – подумал Валерий. – И пушка у него импортная, на семнадцать зарядов, и в пруду, помимо карпов, бегемот завелся…»

Непонятно было, почему в такой момент ему в голову лезет всякая чепуха, но на скорость бега это не влияло, и Валерий, продолжая изо всех сил работать ногами, подумал, что он, оказывается, не такой уж трус и бесхребетный слизняк, раз ухитрился сохранить чувство юмора даже под пулями, даже в такой, казалось бы, безвыходной ситуации… Ого! Он им всем еще покажет! Интересно, если взять, скажем, Сову – сумел бы он на месте Валерия вести себя так же? Сомнительно… А уж его папахен наверняка после первого же выстрела навалил бы полные штаны, лег бы на землю и стал просить пощады…