Книга Скопин-Шуйский - Наталия Петрова

Зачем же тогда Скопин указал в отписке неверную численность наемного войска, пришедшего в Россию? Видимо, для того, чтобы ввести в заблуждение тушинских предводителей, которые нередко перехватывали грамоты царских воевод. Намеренное преувеличение иноземного войска должно было посеять волнение среди сторонников Тушинского вора и, наоборот, укрепить дух сторонников царя Василия Шуйского. Если вспомнить ответ Ивана Ододурова о численности его отряда на границе, то такой прием, судя по всему, вовсе не был редкостью в те времена.

Осторожный Скопин, зная нравы наемников, прислал к Делагарди гонца с просьбой оставить все это разноязыкое войско за городом, самого же главнокомандующего со свитой он приглашал в город. Разрешить ввести наемников в богатый Новгород — все равно что привести козла в огород и надеяться, что он не станет есть капусту. Впрочем, в соответствии с этикетом и как гостеприимный хозяин, Скопин прислал из города почетный эскорт в количестве 1500 человек для командующего. Этот же эскорт, по-видимому, должен был удостовериться, что наемники действительно поставили лагерь за городом. Делагарди просьбу Скопина выполнил и въехал в Новгород без войска. Так состоялась первая встреча двух полководцев, которым больше года предстояло сражаться вместе.

Переговоры военачальники вели через нескольких переводчиков. В документах называются их имена: Арн Брук, Ханс Бранкель (русские называли его Анцы Брянкилев) — уроженец Москвы, состоявший на шведской службе; Эрик Андерссон (Ирик Андреев), Еран Бойе, — все они прибыли вместе с Делагарди[445]. По сведениям иностранцев, среди переводчиков был и русский по имени Димитрий, который когда-то был отправлен по указанию Бориса Годунова учиться в Западную Европу[446]. У Скопина толмачом состоял Ганс Флерих, немец по происхождению, находившийся в России на военной службе.

По отзывам современников, отношение самого Делагарди и остальных командиров к Скопину было вполне дружеским. Они по достоинству оценили его храбрость и мужество как воина, ум и здравомыслие как государственного мужа и полководца. «Сей Шуйский хотя был молод, ибо ему было не более 22-х лет, но, как говорят люди, которые его знали, был наделен отличными дарованиями души и тела, великим разумом не по летам, не имел недостатка в мужественном духе, и был прекрасной наружности»[447].

О доброжелательном отношении шведских военачальников к Скопину писал и смолянин, участвовавший в походе: «И с радостию приидоша к нему немцы неки, Яков Фунтусов и Виргов и многие немецкие полковники на помощь. И видя князя Михаила Васильевича бодра, и храбра, и премудра, и многою красотою от Господа одарена, и его доброумна, и приветна, наипаче возрадовашася и з болшим радением ему послужиша»[448]. Однако следует признать, что любовь и дружба шведов к Скопину будут требовать постоянного внимания с его стороны, материализованного в деньги, меха, ткани, дорогие подарки командирам.

Едва «немецкая кованая рать» дошла до Новгорода, фактически не принеся еще никакой пользы, даже не взяв маленькой крепости в Копорье, как сразу же потребовала оплаты. Это была традиционная уловка всех наемных войск того времени: требовать оплаты перед началом боя. «Приидоша же в Великий Новгород к боярину, ко князь Михаилу Васильевичу Шуйскому, Семен Васильевич Головин да дьяк Сыдавной Васильев, а с ними приидоша немцы конные и салдаты с воеводами, с Яковом Пунтусовым да с Иветгором (Эвертом Горном. — Н. П.), и начаша уговариватися об найму», — сообщает летописец[449]. Чтобы переговоры шли успешнее, Скопин преподнес Делагарди персидский булатный кинжал в золотых ножнах, украшенный камнями: «лалы, и с бирюзы, и с винисы», и серебряную уздечку, — все из конфискованных вещей убитого Михаила Татищева[450].

По условиям договора оплата начислялась помесячно с момента перехода границы и до Москвы, после освобождения Москвы — двойная. Так что наемники были заинтересованы не в активных боевых операциях, а в длительности похода, по принципу: «солдат спит — деньги идут». Поэтому Делагарди начал убеждать Скопина, что его «войско истощено походом» и ему нужно «отдохнуть в Новгороде, пока не высохнут дороги, полные грязи и тающего зимнего снега»[451]. А за это время царь мог бы утвердить подписанный в Выборге договор и скрепить его своей печатью. Рассуждения Делагарди и его поведение вполне подтверждали данную ему наемниками в московском походе кличку: «ленивый Якоб».

Однако и Скопин знал все возможные условия расчета с наемниками. В «Уставе» ясно говорилось об этом: «А по иным временам бывают что с такими людьми особо договор чинится в наймех… наперед на руки дата половина найму месячного, а иное бывает, что им целой месячной наем дается или болши наперед смотря по делу..»[452] А вот дела-то как раз и не было, ни в одном серьезном сражении наемники еще себя не показали, а Скопин рассчитывал как раз на активность наемников и потому приложил все усилия к тому, чтобы войска как можно скорее начали продвижение к Москве. Если бы он нашел все необходимые по договору деньги и выплатил их в Новгороде, то наемники вполне могли бы уйти за границу, так и не сделав ни одного выстрела. И Скопин предпочел выплачивать обещанное по частям, за конкретные действия наемной армии. Опасался Скопин и двухмесячного праздного стояния войска под Новгородом (раньше мая в тех краях дороги не просыхают) — оно могло стать гибельным для жителей Новгорода и его окрестностей. Дальнейшие события покажут, что опасения Скопина были совсем не беспочвенны. Но тогда, весной 1609 года, Скопин смог справиться с ситуацией.

5 апреля он подписал грамоту, подтверждающую передачу шведам города Корелы с уездом, а 15 апреля — «утвержденную грамоту» на Выборгский договор, скрепил их новгородской печатью и пообещал как можно скорее доставить в Москву на подтверждение царю[453]. Ну и самое главное для наемников: он пообещал им раздать пять тысяч рублей деньгами и три тысячи соболиными мехами, как только они выдвинутся по направлению к Москве.

Гонцы Скопина немедленно отправились к купцам Строгановым в Соликамск и в Вологду. «А что, господа, у вас у Соли Вычегоцкия государевы денежный казны есть в сборе, прошлого 116 и нынешнего 117 году (1608–1609 годы. — Н. П.), и вы б ту государеву казну прислали ко мне в Великий Новгород тотчас, не измотчав, по нынешнему по последнему зимнему пути», — писал к ним Скопин, сообщая о приходе «немецкой кованой рати»[454].