Книга Джон Рокфеллер. Промышленник и филантроп - Аллан Невинс

Разумеется, Рокфеллер сохранил довольно обширный личный список благотворительных обязательств, но даже из него секретарь удалил многие пункты. Гейтс обнаружил, что в огромном потоке текущих запросов многие из них носили личный характер, были продиктованы эгоизмом и безрассудством. Просители съезжались со всех уголков Америки и мира, от всех категорий населения. Значительная часть просителей были неграмотными. Из года в год их число увеличивалось. Однажды, сразу после того, как Рокфеллер объявил о большом пожертвовании, Гейтс обнаружил, что за первую неделю после этого число просителей превысило 15 000 человек и за месяц перевалило за 50 000! Один-единственный пароход однажды привез из Европы около 5000 писем просителей. Неудивительно, что Рокфеллер находился на грани нервного срыва!

Деятель, которого Рокфеллер выбрал своим главным помощником в сфере филантропии, был таким же способным, как и его партнеры в бизнесе. В этом качестве его можно было сравнить с Флэглером, Роджерсом и даже, возможно, с Арчболдом. Несмотря на определенные недостатки, он располагал редким сочетанием талантов: интуицией, живым воображением, аналитическим умом и предвидением. К этому следовало добавить несокрушимую энергию, смелость и евангелический порыв. По сути, он был скорее бизнесмен, чем священник или социальный работник. Вскоре он заслужил уважение за осторожное, находчивое и трезвое поведение в бизнесе.

Гейтс приобрел разносторонний опыт. Он был студентом, преподавателем, фермером, банковским клерком, торговцем, священником, сборщиком благотворительных средств. Он стал лидером баптистской конфессии и одним из лучших советников руководства Чикагского университета. Несмотря на свой энтузиазм, он трезво мыслил и никогда не позволял, чтобы его личные соображения превалировали над интересами дела. Он сочетал ярко выраженный альтруизм в одних направлениях со строгим учетом своих интересов – в других. Когда он стал советником Рокфеллера в бизнесе и филантропии, этот дуализм его характера усилился, поскольку он мог быть хладнокровным, твердым, скептичным и находчивым в регулировании инвестиций. Он также мог быть доброжелательным, отзывчивым и увлеченным в содействии сбору средств для некоторых образовательных и социальных учреждений, чему был привержен. В любом случае он был гибок в общении, производил впечатление на окружающих людей и был способен завести аудиторию. Даже если коллеги замечали его недостатки и слабости, они продолжали восхищаться его динамичностью и силой характера.

Гейтс неизбежно стал вскоре влиять на политику Рокфеллера в области инвестиций и филантропии. Через некоторое время после приезда в Нью-Йорк Рокфеллер предложил, чтобы Гейтс, когда шефу случалось во время своих частых ознакомительных поездок находиться близ своих объектов собственности, отвлекался от работы в офисе, посещал эти объекты, узнавал все, что мог, об их состоянии и сообщал ему об этом. Гейтс делал это с меньшей неохотой, чем казалось. В своих «Случайных воспоминаниях» Рокфеллер объясняет, что он остановил свой выбор на Гейтсе из-за крепкого здравого смысла и проницательности. Фактически этот человек знал о финансах больше и глубже разбирался в бизнесе, чем он сам или Рокфеллер предполагали.

То, что Рокфеллер стал быстро и безоговорочно доверять Гейтсу, неудивительно. Как пишет Рокфеллер в своих «Воспоминаниях», он обнаружил в новом помощнике «редкую способность к бизнесу – высокоразвитую и осуществляемую с достоинством. Над этой способностью превалировала страсть к свершению великих, далекоидущих благих дел для человечества». Гейтс имел обыкновение излагать свои тщательно продуманные планы в четкой письменной форме. Если планы удовлетворяли Рокфеллера, он финансировал их без лишних слов и в той степени, в какой запрашивал Гейтс. Он обеспечил Гейтса всем необходимым для ведения дел – доверием, кредитом, информацией и самой лучшей офисной поддержкой. В этом он просто следовал своему жизненному принципу: обеспечивать энергичных, проницательных и честных помощников, каковы бы ни были их должности и звания, всеми удобствами, чтобы сделать их работу возможно легкой и успешной. «Я располагал всеми необходимыми инструментами, – подтверждает Гейтс, – а механизм был хорошо смазан и не допускал никакого трения. Ни один человек, занимавшийся ответственным бизнесом, не был так счастлив, как я. Ни один человек не получал больше помощи со стороны и не располагал лучшими возможностями».

Со своей стороны Гейтс вскоре убедился, что Рокфеллер был не только гениальным бизнесменом, но и одним из самых честных и сознательных промышленников, которых Америка когда-либо знала. Он никогда не сомневался в честности Рокфеллера и не доверял нападкам на него.

«За все время моего знакомства с ним, – писал Гейтс в конце своей карьеры, – знакомства, выпавшего на периоды испытаний и искушений, я не видел, чтобы он отступил, хотя бы на йоту, от деловой этики. Любая газетная байка, которая мне встречалась, о его мнимой причастности к темным сделкам, к сомнительному предоставлению преференций в горной промышленности, к искусственно раздутому спросу, к заговорам с целью вызвать панику, являлась ложью от начала до конца, без капли настоящей правды. То же касается операций так называемой «шайки «Стандард ойл», создания монополий или манипулирования с целью избавления от конкурентов. По необходимости он каждый год выступал крупным инвестором. Он покупал и продавал акции и боны. Ему было необходимо держать связь с рынком, знать его настроения и делать реалистичные, насколько возможно, прогнозы. Он не был ни «быком», ни «медведем» на бирже. Он всегда следовал за состоянием рынка и никогда не пытался им манипулировать. В любом из наших больших кризисов он делал все возможное, чтобы стабилизировать цены, и всегда нес большие потери. Когда же кризис сохранялся, а кредит банков и отдельных кредиторов исчерпывался, он предоставлял свои ценные бумаги… по их просьбам… удрученным должникам». Разумеется, Гейтс ничего не знал о первых годах существования «Стандард ойл».

В 1897 году новый и еще более важный помощник занял место рядом с Рокфеллером – его 23-летний сын. В этом году Джон Д. Рокфеллер-младший стал выпускником Брауновского университета. Молодой человек был хорошо образован. Но чем особенно выделялся сын Рокфеллера, так это своей удивительной искренностью и добросовестностью, одержимостью большими целями. Он не задумывался над собственной карьерой, более всего он стремился быть полезным отцу и обществу.

В начале октября он явился на Бродвей, 26. Отец не предпринимал ничего для того, чтобы подстегивать или направлять новичка. К этому времени Рокфеллер отошел от руководства «Стандард ойл» и редко появлялся в деловой части города. Сыну не составляло труда понять, что отныне его карьера заключалась в управлении новым колоссальным и постоянно растущим состоянием, то есть в инвестировании и благотворительности. Если было необходимо, он представлял интересы отца в делах «Стандард ойл», в течение одного-двух лет выполнял функции вице-председателя и директора «Стандард ойл» Нью-Джерси. Однако он не играл активной роли в контроле над компанией. Вместо того чтобы работать в офисе Арчболда, он работал с Гейтсом.

Младший Рокфеллер приобретал опыт разными способами и прошел сквозь ряд трудностей, которые сопутствуют большинству новичков. У него были взлеты и падения, а одно происшествие было особенно досадным. Ему казалось важным освоить работу с ценными бумагами, покупая и продавая их. Вместе с сестрой Альтой они стали партнерами в инвестировании, деля поровну прибыли и потери. Как-то Дэвид Ламар, прозванный позднее «волком Уолл-стрит», познакомился с некоторыми молодыми помощниками Рокфеллера и сообщил им о возможности прибыльных вложений в кожевенное дело. В этом, сказал он, заинтересован даже проницательный Джеймс Р. Кин. Постепенно Рокфеллера-младшего вовлекли в спекуляции, в которых, полагал тот, он действовал вместе с Кином. Обязательства сына Рокфеллера росли все больше. Кин же фактически не имел к ним никакого отношения. Когда же Ламар, как предполагалось, должен был выкупить от имени Кина совместное предприятие, он на самом деле продал его в свою пользу. Наконец, когда его призвали предъявить определенную долю акций, он не смог этого сделать. Рокфеллер-младший потребовал, чтобы Ламар зашел в его офис. Тот пришел с большим опозданием, и один взгляд на его смущенное лицо убедил молодого человека, что он имел дело с мошенником. Потери приближались к миллиону, но, как пишет сын, Рокфеллер-старший проявил в отношении этого инцидента понимание, великодушие и терпение: