Книга Дунаевский - Дмитрий Минченок

Председатель, который стоял у самой эстрады, внизу, перехватил его взгляд, зашептал, так что слышно было всему "залу", "Дождя не будет, я справлялся", Дунаевский улыбнулся. Выступление продолжалось часа два Флакс вёл себя мужественно Исаак Осипович периодически поднимался на эстраду, раскланивался, рассказывал кратко историю появления на свет той или иной песни, Флакс начинал петь. Вся его спина была мокрая Ему приходилось хуже всех. Надо было и петь, и двигаться, и шутить.

Неожиданно на эстраду вышла сотрудница аппарата. В руке она держала сложенный вдвое листок. Подняла руку, призывая всех к тишине. Это было непредусмотренное событие Женщина обратилась к слушателям:

— Мы тут получили телеграмму из Москвы, в адрес товарища Дунаевского Телеграмма от товарища Александрова, режиссёра-постановщика фильма "Волга-Волга", и товарища Любови Орловой

На имя Орлова в зале загудели. Про Александрова стали спрашивать кто это такой, кого он играл?

— Это тот товарищ, который снял фильм, — пояснила аппаратчица — По просьбе авторов я зачитаю телеграмму вслух.

Женщина посмотрела на Дунаевского, затем развернула листок и громким голосом начала читать В бумажку она почти не смотрела, видно, выучила всё наизусть:

Кандидата дружно поздравляем’

Жизнь, как Волга полная!

Мы другой такой страны не знаем,

Где искусству слава и почёт

Не дремать, идти к победам новым,

Чтобы песня лилась, как ручей,

Все целуют Вас!

Любовь Орлова,

Александров,

Оба Кумачей

"Кумачей" прозвучало как "палачей"

Дунаевский посмотрел на Спивака. Как ему импровизация от Александрова. Видимо, Гриша специально звонил Кумачу, просил его сочинить стишок, потом отправлял срочно телеграммой. Интересно, отправлял за свой счёт или со студии? Со студии можно было заказать правительственную "молнию", чтобы быстро дошла. Про "обоих Кумачей" в зале никто не понял. Кто такие двое Кумачей? Может, двое братьев? Тогда почему знают только одного? А Александров молодец, его поздравление понравилось как наиболее тёплое.

Наступило второе отделение встречи. Исаак Осипович выслушивал людские жалобы. Аппаратчицы прислушивались, кто о чём говорит, и записывали. В принципе все жалобы были одинаковые. Не хватает школ, клубов, темно на улицах. Дунаевский всё записывал в огромный блокнот. Люди следили за тем, как ползёт ручка по бумаге. С каждой новой буквой создавалось впечатление, что проблема тает. И совсем истаяла, когда композитор заканчивал писать. Дунаевский шутил, похлопывая по книжке.

— Я всё записал. Хотя обычно это я делаю нотами. Теперь не забуду. Обещаю, что буду вмешиваться во все неполадки, — говорил он. — Замучу письмами и требованиями. Я в вашем Всеволожском хулиганов-то искореню.

Вот частичное содержание записи депутата Дунаевского. Благодаря путанице она потом стала кем-то восприниматься как марсианские хроники. Однако текст её был чётким и удивительным.

"1) направить поздравительную телеграмму бригадиру Ёлкину, выполнившему своё трудовое обязательство;

2) принять решительные меры по борьбе с хулиганством в посёлке Всеволожский;

3) принять участие в смотре одарённых детей для направления во Дворец пионеров;

4) организовать работу по освещению улиц рабочих посёлков;

5) ответить колхозникам Ивановской области".

Все вопросы имели отношение к коллективному хозяйству. Проблемы и трагедии индивидуума в блокнот не попадали.

После концерта-встречи всех пригласил к себе председатель. Достал бутылочку водки. Флакс и Спивак расслабились. Допущенные за один стол с главным героем аппаратчицы смотрели на него, как будто он был съедобным. Ожидали его реакцию. Затихали, как только Дунаевский начинал говорить. Удивлялись, что композитор умеет нормально разговаривать, а не поёт всё время песни. Спросить ничего не могли, не знали, с какого боку можно зайти — разве что узнать про положение дел в Англии?

Дунаевскому приходилось всё время помогать им. Хотите узнать, что нового я напишу? Аппаратчики дружно кивали. Люди сидели тесно, голова к голове, и жадно слушали, будто хотели запомнить каждое слово композитора. Дунаевский говорил о своих творческих планах подробно. Специально к выходу майского номера журнала "Народное творчество", по просьбе редакции, написал аналитическую статью "Мои творческие планы". Отдельно остановился на вопросах о помощи хоровому движению и о развитии самодеятельного хорового творчества. Это был социальный заказ партии. Произведения для хора появились в репертуаре Дунаевского только с 1937 года. Тогда происходило нечто похожее на тотальную вокализацию народа. Партия приняла резолюцию поставить под учёт хоровое пение.

Обратно ехали весёлые и сытые. Вспоминали, что самым забавным и непосредственным во всём концерте оказался привет от Гриши Александрова. Представляли, как всё это организовывалось, как "молния" посылалась в совхоз, как напугала, наверное, председателя.

От композитора требовали дать как можно больше песен тому народу, который строит коммунизм при Сталине. Дунаевский с этим соглашался. Это была его работа. Дома Исаак Дунаевский радостно рассказывал, сколько песен знают простые селяне, как они сыплют названиями. Он умолчал только об аппаратчицах, стрелявших глазами по колхозникам. После проведения встречи-концерта его ещё раз вызвали в Смольный. Милиционер, который дежурил у входа, отдал Дунаевскому честь. Гвоздь повернулся шляпкой. Отчёт Дунаевского понравился. Ему сообщили, что сделают всё необходимое, чтобы выборы прошли на высоком идейном уровне. Возможно, тогда Дунаевский ещё до конца не представлял, что это означает.

1938 год оказался годом смертей. Умерли Шаляпин, Станиславский. По поводу Шаляпина вышла отвратительная замётка в "Известиях". Певец Рейзен ругал певца, говорил, что он за границей окончательно выдохся как бас и ничего из себя не представлял. А потом сразу же последовало опровержение: мол, это было враньё журналиста. Журналиста арестовали, а Рейзен всё равно оказался замаран. В Большом театре начали репетировать оперу "Мать" по Горькому. На постановке настоял дирижёр Самосуд. В начале марта начался суд над Бухариным, Рыковым, Ягодой. Вся интеллигенция обсуждала это событие. Поговаривали, что четыре доктора (из них двое известных — Лёвин и Плетнёв) оказались диверсантами из Берлина. Они уморили Горького, в чём им помогал секретарь писателя Крючков. Суд был открытым, и подсудимые на глазах у публики каялись в самых невероятных преступлениях. Почти всех приговорили к расстрелу.

Накануне выборов Дунаевскому ещё не раз пришлось выступать на собраниях избирателей. Суть его выступлений свелась к одному: радостно жить и творить в Советской стране. Его речь была тут же перепечатана в газете "Советское искусство". В газете "Ленинское слово" от 15 июня 1938 года напечатали стихи самодеятельного поэта, рабочего кирпичного завода Михаила Лихачёва: