Книга Майский сон о счастье - Эдуард Русаков

На церемонии открытия выставки выступил директор художественного музея Александр Желтовский, известный искусствовед, с которым Митя когда-то учился в одном институте.

– Сегодня один из лучших дней в моей жизни, – несколько высокопарно начал Желтовский. – Я счастлив, что мой давний друг, спутник моей студенческой юности Дима Воропаев наконец-то вернулся в искусство! И вот его картины украсили стены нашего музея. Кстати, не успела открыться эта выставка, а на многие работы уже объявились покупатели… правда, я не уверен, что Дима согласится расстаться со своими картинами… Название выставки – »Светлые аллеи» – перекликающееся и как бы спорящее со знаменитой книгой Бунина «Темные аллеи», на мой взгляд, утверждает торжество жизни и света, добра и радости. Столь жизнерадостной живописи мне давно не приходилось видеть. Поражает солнечная палитра, ослепительный колорит представленных здесь портретов – словно все они омыты утренними лучами, живой водой подлинного искусства!

Потом выступил отец Виктор, смущенно улыбающийся, круглолицый, с ямочками на румяных щеках.

– Не берусь судить о живописных достоинствах картин Дмитрия Воропаева, – сказал священник, – но хочу обратить ваше внимание, братья и сестры, на тот дух христианской любви, которым пронизаны все портреты. Навряд ли художник вспоминал при этом труды великого русского философа Николая Федорова (возможно, он даже и не читал этих трудов!), но своими картинами он как бы невольно ответил на главную идею этого мыслителя: о необходимости воскрешения всех отцов! В своем капитальном труде «Философия общего дела» Николай Федорович Федоров утверждал, что преодолеть смерть можно только через физическое воскрешение всех предков. Конечно, идея эта кажется многим абсурдной, неосуществимой, и с канонами нашей церкви она согласуется плохо, но сама мечта об этом – разве не прекрасна? Мы кичимся своей свободой, но разве не прав был Федоров, когда говорил, что свобода без власти над природой – то же, что освобождение крестьян без земли? В нашем суетном мире только художник может почувствовать себя свободным! Ибо только художнику дано воскресить всех, кого он любил, – на холсте ли, в музыке или в стихотворной строке…

Потом с краткой приветственной речью выступил верный друг Денис, ставший с недавних пор президентом центра «Возрождение». А стоявшая рядом с ним неверная жена Нина даже прослезилась, вручая Мите пышный букет алых роз. Кстати, в своем выступлении Денис ловко развил мысль отца Виктора насчет федоровской идеи о воскрешении предков – и попытался всех убедить, что центр «Возрождение» как раз и занимается воплощением в жизнь этой прекрасной мечты философа-утописта.

В этот день Митя выслушал много добрых слов. Он чувствовал себя почти счастливым, но какая-то смутная тревога, какое-то недоброе предчувствие томило его душу и сжимало сердце. Ему казалось, будто вот-вот розовый туман рассеется, умолкнет весь этот хвалебный шум – и он останется один, одинокий, в окружении гулкой и мертвой пустоты.

– Что с тобой? – шепнула стоявшая сзади Анна. – Ты кого-то ждешь?

– Нет… я просто боюсь, – ответил он тоже шепотом. – Мне кажется, все это – не всерьез… и все они – притворяются!

– Успокойся, – сказала она с улыбкой. – Просто твоя выставка всем понравилась – это же видно по их лицам!

– Может, уйдем?

– Неудобно, – сказала Анна. – Потерпи совсем немного. Сейчас кончится церемония, выпьют шампанского… и тогда ты свободен!

– Мне никто не нужен, кроме тебя, – сказал он, повернувшись к ней и глядя в ее светло-серые глаза. – Я не смогу без тебя жить. Не бросай меня. Не прогоняй меня.

– Да что с тобой сегодня, Митя?..

– Не знаю… Я так виноват перед тобой! – И он вдруг забормотал торопливо, захлебываясь, не обращая внимания на окружающих, словно боялся, что его перебьют, не дадут ему высказаться, и тогда он забудет те главные слова, которые должен высказать ей прямо сейчас, здесь, сию минуту, немедленно: – Слушай, слушай. Ты только не думай, что все это я говорю как бы из чувства вины и долга… ничего подобного! Поначалу, тогда, год назад, ну, когда ты меня спасла – да, тогда ничего и не было, кроме вины и долга… но сейчас… сейчас всё совсем по-другому! Ты понимаешь?

– Молчи! – зажала она ему рот ладонью. – Только не здесь, не сейчас… потерпи до вечера!

– Но ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Еще бы! Не дура же я… понимаю, конечно… И я весь этот год ждала этих твоих слов… Но не здесь же!

Он прижал ее руку к губам и что-то забормотал, никому, даже ей, не слышное, не понятное. Все смотрели на них с растерянными улыбками, переглядываясь и перешептываясь.

А потом стали разносить шампанское, и Митя выпил два или три бокала – и захмелел, и Анна тоже выпила и захмелела, и они смеялись как влюбленные дети, и приставали ко всем, чтобы те обязательно выпили за их счастье, и все пили и тоже смеялись, и поздравляли, и кто-то даже воскликнул полушутя «Горько!», и Мите вдруг показалось, что все это вовсе никакой не вернисаж, а настоящая свадьба, его свадьба, их свадьба, та свадьба, о которой он мечтал еще в детстве, и которой у него никогда так и не было, и будто бы все эти люди – его гости, его друзья, пришедшие к нему на свадьбу – и сам мэр, и начальник управления культуры, и разрумянившийся от шампанского отец Виктор, и друг Денис, на которого невозможно обижаться, и бывшая жена Нина («Нарисуй мой портрет!» – «Но ты же пока живая…»), и директор музея Желтовский, и братья-художники всех мастей и возрастов, и вообще все-все-все…

ГРОЗА

А потом, поздним вечером, когда они уже мчались на такси домой, в свой укромный вагончик, в свою первобытную хижину, на свой необитаемый остров, – над ними разразилась гроза. Небеса раскололись от грохота грома – и хлынул ливень.

Водитель остановил машину возле кладбищенских ворот, которые на ночь были заперты.

– Дальше нельзя, – сказал он, оборачивавясь к Мите с Анной, сидевшим сзади в обнимку. – Будете выходить?

– Отвезите нас наверх, по окружной дороге, – попросила Анна. – Там есть потайная калитка, я знаю. Оттуда нам будет ближе.

Шофер кивнул – и машина рванула вверх по пустынной дороге. Ливень хлестал в лобовое стекло, сверкали со всех сторон молнии.

– Ну и погодка, – сказал шофер.

– Замечательная погода! – воскликнул Митя. – Просто чудесная!

– А вы чудак, – хмыкнул шофер.

– Он не чудак, он художник, – сказала Анна. – Ну, вот мы и приехали.

Расплатившись, они вышли из машины – и тут же попали под дождь.

– Иди сюда! – крикнула Анна. – Переждем под деревом!

Громадный старый тополь стоял на вершине холма, у подножия которого и далеко в обе стороны расстилалось бескрайнее кладбище. Митя с Анной, крепко держась за руки, прижались к стволу дерева. Над ними бесновалась гроза, оглушительные раскаты грома походили на канонаду, на взрывы гигантского порохового склада, а зигзаги фиолетово-белых молний слепили глаза.