Книга Марина Мнишек - Вячеслав Козляков

А вот другое свидетельство современника. 20 (30) марта 1610 года в лагерь под Смоленск в составе посольства от бывшего тушинского войска прибыл полковник Александр Зборовский. Когда-то именно он со своим отрядом перехватил Марину Мнишек и привез ее «царю Дмитрию». Теперь же в разговоре с находившимся под Смоленском Александром Чилли этот «благородный человек» присягал на том, что выбрал «другой путь» из-за того, что не хотел участвовать в фарсе «свадьбы» (matrimonio) дочери сандомирского воеводы с Дмитрием! [346]

Стоит задуматься еще над одним сообщением, внесенным в дневник королевского похода 16 (26) апреля 1610 года: «Получено известие, что тот Димитрий вторично и открыто венчался в Калуге с царицей» [347]. Совершенно не обязательная развязка для тех, кто убежден в отсутствии принципов у «царицы», и вполне логичная, если принять во внимание мотивы легитимности ее положения в Калуге. Думается, что, вопреки всем подозрениям современников, Марина Мнишек оставалась настоящей католичкой, заботилась о спасении души и не относилась легко к таинству брака. Наоборот, все, что известно в связи с ее царскими браками, показывает особую щепетильность Марины Мнишек, обязательно добивавшейся подтверждения любых тайных договоренностей публичными церемониями. Сначала – вторая присяга, теперь – второе венчание!

Увлеченная собственной ролью в новом окружении в Калуге, Марина не заметила, как окончательно разрушила миф о тождестве «царика» с «царем Дмитрием». Действительно, публичная церемония венчания означала открытый отказ от признания самозванца тем же самым Дмитрием! Но с другой стороны, оба они демонстрировали, что не отягощены грехами прошлого. Венчание в православном храме должно было убедить сомневающихся русских сторонников самозванца, помнивших обвинения Марины Мнишек в «люторстве» и «еретичестве». Теперь перед ними была настоящая «царица», следующая обрядам Русской церкви.

Начиная с марта-апреля 1610 года, когда перестал существовать Тушинский лагерь, расстановка сил в Русском государстве кардинально изменилась. Слаженный отход бывших тушинцев к Иосифо-Волоколамскому монастырю не отменил раскола. Более того, уже на марше, несмотря на прежние договоренности, «воинство» стали покидать целые роты. В Волоке же и предстояло решать, куда идти дальше – в Калугу, под Смоленск или, может быть, домой в Речь Посполитую. Этим обстоятельством еще раз воспользовался «царь Дмитрий», обратившийся с грамотой к бывшим тушинцам, а также пятигорским ротам (отрядам литовской шляхты в панцирных доспехах) под командой Хруслинского и Яниковского, обосновавшимся в Прудках. «Царик» снова звал их в поход, ссылаясь на договор с Янушем Тышкевичем, и выражал надежду, что «вы, господа… без малейшего замедления явитесь в назначенное место и время для получения денег и для продолжения войны» [348]. Он правильно рассчитал, что слова его станут известны и в основном войске.

В это время главные силы бывших тушинцев во главе с гетманом князем Романом Ружинским достигли Волока. Осада этого города, занятого верным царю Василию Шуйскому гарнизоном во главе с воеводой Григорием Леонтьевичем Валуевым, стала последним «делом» князя Романа Ружинского в Московском государстве. Пытаясь привлечь для ведения боевых действий полк Павла Руцкого, давно и весьма комфортно расположившийся неподалеку в Иосифо-Волоколамском монастыре, гетман князь Роман Ружинский поссорился с воинством, не привыкшим к его крутым командам. Николай Мархоцкий вспоминал об этой, ставшей роковой для гетмана, ссоре: «Во время встречи люди Руцкого, не поддавшись на уговоры, ухватились за оружие, рассердившись на князя Рожинского из-за какого-то ничтожного повода. Он тоже не стерпел. Те, кто был с Рожинским, едва увели его, утихомирив бунт. При этом Рожинский где-то на каменной лестнице упал на простреленный бок. Вскоре после этого он, частью из-за меланхолии, ибо терзался мыслями о том случае, а частью из-за ушиба, заболел и впал в горячку» [349]. Через неделю 25 марта (4 апреля) 1610 года гетман князь Роман Ружинский умер в Иосифо-Волоколамском монастыре, а его тело увезли на родину.

«Меланхолия» стала косить бывших тушинских вождей. Следом за известием о смерти гетмана Ружинского под Смоленском получили сведения о смерти от той же болезни «г. Хруслинского, который вел в Калугу пятигорцев».

Еще до всех этих событий лояльные королю тушинцы, собравшиеся в Волоке в количестве трех с половиной тысяч человек, приняли решение отправить в посольстве под Смоленск полковника Александра Зборовского. 21 (31) марта он, как уже говорилось, приехал в королевскую ставку. На следующий день посольство от волоцкого войска было торжественно принято и выслушано. За заявлениями «о совершенной преданности королю» читалось главное: просьба бывших тушинцев, оставшихся под Волоком, о поддержке в их «нуждах». Но вопрос о «вспомоществовании» был опять отложен «до взаимного сношения и совещания». В это время одна часть людей оставалась с гетманом и полковником Павлом Руцким в Иосифо-Волоколамском монастыре, а другая 15 (25) марта отошла из-под Волока, где, как объяснил Иосиф Будило, войско «имело тесную и голодную стоянку», в Соборники и скоро ставшее печально знаменитым для русских людей Клушино.

Ответ Сигизмунда III, полученный полковником Александром Зборовским 4 (14) апреля, по впечатлению королевских секретарей, вполне удовлетворил послов. Если это так, то чувство их удовлетворения стремительно исчезало по мере возвращения посольства к Волоку. Король действительно что-то обещал тушинцам, но делал это так неохотно, что у войска были все основания подозревать, что ему опять ничего не достанется за службу в Тушине. 14 (24) апреля, по сообщению Иосифа Будило, «г. Зборовский приехал от короля и привез обещание заплатить 100 000, но не нанимать войска больше 2000, поэтому большая часть войска пошла к царю, так как знала, что он нанимает войско, и имела от него грамоту» [350]. Даже самые отъявленные сторонники короля должны были снова задуматься о походе в Калугу. Полковник Александр Зборовский, ближайший помощник умершего гетмана князя Романа Ружинского, принял командование над теми, кто решил дожидаться исполнения обещаний короля. Остальное воинство собралось уходить в Калугу.

Не менее интересные метаморфозы произошли с гетманом Яном Сапегой, оставшимся после ухода из Дмитрова полководцем без армии. 15 (25) марта он объявился в лагере под Смоленском и рассказал, «что товарищество его полка взбунтовалось и послано в Калугу к тому обманщику сказать, что желает служить ему, если он исполнит следующие условия: если дав клятву, даст за одну четверть наличными по 50 злотых на конного; если затем будет платить им наличными за те четверти, в которые они будут служить ему; если он не только не будет делать ничего враждебного против короля, но напротив будет искать случая установить с ним согласие» [351].