Книга Эйзенхауэр - Лариса Дубова

Американцам нравилось, что Мейми сочетала простоту поведения с любовью к красивой модной одежде и сравнительно недорогим украшениям. Она охотно делилась женскими секретами с читательницами глянцевых журналов, и это увеличивало ее популярность. Особенно нравились фотографии Мейми во время инаугурации, которые обошли американскую прессу. В коллекции одежды первых леди США, хранимой в Национальном музее американской истории в Вашингтоне, ее платье, сшитое по эскизу известного дизайнера Арнольда Скейси, входит в число экспонатов, привлекающих наибольшее внимание.

Впрочем, нельзя сказать, что Эйзенхауэр действительно отдалился от старых друзей. Его реакция на официальное обращение Брэдли была явно спонтанной и не вполне справедливой. Члены «банды» договорились с президентом, что всегда будут в его распоряжении, чтобы провести вместе отдых, сыграть партию в бридж или гольф. В мемуарах Дуайт высоко оценивал преданность друзей, готовых по первому зову прилететь в Вашингтон или в любое другое место: «Это люди большого благоразумия, люди, достигшие в своей жизни успеха, но никогда не пытавшиеся извлечь выгоду из нашего общения». Думал ли он так на самом деле? Вряд ли. Умудренный опытом политик должен был отлично понимать, что само общение с президентом делало рекламу его друзьям, то есть оборачивалось для них бесспорной выгодой.

Глава четвертая.
СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО В ВООРУЖЕНИЯХ И ПОПЫТКИ РАЗРЯДКИ

«Шанс для мира» и перемирие в Корее

Международные и национальные проблемы в ряде случаев переплетались, но в первые годы президентства Эйзенхауэра на первый план выходили дела всемирные. Всего через полтора месяца после того как Эйзенхауэр стал президентом, 5 марта 1953 года умер Сталин.

Уже из первых заявлений его наследников, в частности Г.М. Маленкова, который стал председателем Совета министров СССР, следовало, что новое советское руководство будет стремиться к смягчению международной напряженности. Тон советской печати по отношению к «американскому империализму», его «политике разжигания новой мировой войны» сразу изменился. 15 марта Маленков выступил на сессии Верховного Совета СССР с заявлением о намерении повысить жизненный уровень советских граждан и улучшить отношения с США, добавив, что между ними не существует вопросов, которые нельзя было бы «решить мирными средствами на основе взаимопонимания». Это был явный намек на возможность вывести переговоры в Корее из тупика.

Какими бы причинами ни был вызван поворот в советской внешней политике, это был исключительно важный для Эйзенхауэра аргумент в пользу успеха его собственного внешнеполитического курса.

Смерть Сталина оказалась спасительной для репутации Эйзенхауэра, перед выборами обещавшего положить конец корейской войне, а после избрания побывавшего в Корее с этой целью. Президиум ЦК КПСС по предложению Л.П. Берии принял решение содействовать скорейшему окончанию войны в Корее, фактически ставшее директивой и для председателя Китайской Народной Республики Мао Цзэдуна, и тем более для руководителя КНДР Ким Ир Сена.

В течение почти месяца Эйзенхауэр работал над ответной речью, которая многократно обсуждалась в кругу его советников. Между ними порой возникали разногласия. Даллес, например, говорил, что ни одному слову Маленкова нельзя верить, что советское руководство пытается пустить пыль в глаза. Эйзенхауэр больше прислушивался к тем, кто стремился придать его выступлению конструктивный дух. Суть плана, названного Дуайтом «Масло вместо пушек», состояла в стремлении договориться с СССР о пропорциональном уменьшении военных бюджетов, чтобы высвободившиеся средства направить на улучшение жизни населения обеих стран.

Он воспользовался приглашением Американского общества издателей газет, проводившего заседание в отеле «Статлер» в Вашингтоне, и 16 апреля выступил там с речью, которая была опубликована под названием «Шанс для мира». В выступлении было немало явной пропаганды, ибо далеко не все предложения Эйзенхауэра были в то время приемлемы для советской стороны. Он предлагал Советам подписать мирный договор с Австрией, «почетное перемирие» в Корее, договор о «свободной и объединенной Германии», предоставить «полную независимость народам Восточной Европы», обещая в ответ заключить соглашение об ограничении вооружений и обеспечить запрет атомного оружия.

Дуайт отлично понимал, что далеко не все его предложения встретят позитивный отклик в СССР. Главное — он рассчитывал создать новый дух взаимоотношений, предупредить об опасности дальнейшей гонки вооружений. Он говорил: «Самое страшное, чего следует бояться, и самое лучшее, чего можно ожидать, можно определить просто. Самое страшное — это атомная война. А самое лучшее — это жить в постоянном страхе… Каждая произведенная пушка, каждый построенный военный корабль означают ограбление голодных или не накормленных досыта людей, тех, кто мерзнет из-за отсутствия одежды». «Современный тяжелый бомбардировщик, — сравнивал он, — стоит столько, что на эти средства можно построить школы в тридцати городах или две электростанции, каждая из которых обеспечит электроэнергией город с населением в 60 тысяч человек, или две отлично оборудованные больницы». Президент завершил выступление словами, что США готовы выделить значительную долю средств, сэкономленных за счет сокращения вооружений, в фонд помощи нуждающимся народам, чтобы «помочь людям узнать, каким благом является свобода производства». Памятником этому будут «новые дороги и школы, больницы и жилье, продовольствие и здравоохранение».

Речь «Шанс для мира» в западном мире была встречена в основном благосклонно и получила сдержанную положительную оценку в СССР, хотя и с оговорками по поводу агрессивной политики американского империализма. Важным доказательством стремления новых советских лидеров к улучшению отношений с США была перепечатка речи в газете «Правда» полностью, без купюр, в сопровождении довольно лояльной редакционной статьи.

На переговорах о перемирии в Корее, возобновившихся вблизи линии фронта, в деревне Пханмунджом в 55 километрах к северу от Сеула, китайско-северокорейские представители стали проявлять уступчивость. Было достигнуто, в частности, предварительное соглашение об обмене военнопленными при условии, что международная комиссия (в ее состав вошли представители Швеции, Швейцарии, Польши, Чехословакии и Индии) отделит тех, кто не хочет возвращаться в Северную Корею и Китай (с другой стороны таких проблем не возникало). 20 апреля 1953 года начался обмен больными и ранеными военнопленными.

Глава правительства Индии Джавахарлал Неру, к которому Эйзенхауэр относился с доверием, вызвался стать посредником. С ним была достигнута договоренность, что в случае подписания перемирия в Индию на четыре месяца будут отправлены северокорейские и китайские пленные, которые за это время должны были решить, возвращаться ли на родину. На практике из этого плана ничего не получилось, но в этом не было вины ни Эйзенхауэра, ни Неру.

Однако до подписания соглашения о перемирии оставалась еще немалая дистанция. Надо было договориться о новой демаркационной линии, определить способы передачи военнопленных, убедить южнокорейские власти в необходимости прекращения войны.