Книга Аркадий Аверченко - Виктория Миленко

Придя в театр, писатель узнал, что одну из главных ролей в его пьесе будет исполнять Елена Маршева — бывшая звезда московского кабаре «Летучая мышь». Тут же появилась она сама и немедленно бросилась ему на шею. Им было о чем поговорить и что вспомнить, ведь когда-то у них был роман…

Двадцать третьего января 1923 года в Рижском театре русской драмы состоялся бенефис Маршевой, в котором она, в том числе, исполнила роль в «Игре со смертью». Об этом вечере напоминает одна из фотографий в архиве Аверченко, на которой он запечатлен с труппой Рижского театра. Елена Маршева — пышная блондинка — сидит рядом с писателем и не сводит с него влюбленных глаз! (Очень скоро, бросив мужа и детей, актриса вернется в СССР.)

После прощального вечера в Риге, который был устроен 27 января, артисты направились в Ревель (Таллин) — столицу Эстонии. Здесь Аркадия Тимофеевича ждал Петр Пильский. Сразу по приезде, устроившись в гостинице «Золотой лев», Аверченко пришел к нему в редакцию «Последних известий», где бывшие петербургские приятели с радостью обнялись.

Газета дала Пильскому задание написать рецензию на выступления Аверченко. «Перед началом первого спектакля я зашел к нему в уборную, — вспоминал критик. — Он был почти готов к выходу и стоял перед зеркалом. На нем был чудесно сшитый фрак. Когда я ему об этом сказал, он с улыбкой, поправив свое неизменное пенсне, ответил:

— Да, все воспоминания прошлого хороши. Теперь уж такого не сшить.

И вот тут, в эти короткие минуты, оставшиеся до поднятия занавеса, он пожаловался мне на свою актерскую тяготу. Ему были неприятны эти однообразные повторения одних и тех же пьес, эти переезды, упаковки и распаковки чемоданов, номера гостиниц, афиши, хождения за визами. Особенно надоедало играть свои собственные вещи» (Пильский П. Затуманившийся мир. С. 135).

В перерыве между выступлениями в Ревеле Аверченко успел съездить в провинциальную Нарву, где с ним произошел неприятный инцидент. Вот что вспоминал об этом журналист С. Рацевич:

«Приезд в Нарву популярного писателя-юмориста Аркадия Тимофеевича Аверченко вызвал, вполне естественно, огромный интерес. Афиши сообщали, что Аркадий Аверченко дает свой единственный концерт в кинотеатре „Скэтинг“ на Вестервальской улице, выступит с чтением своих новых произведений и под его руководством группа актеров сыграет несколько пьесок, сценок и инсценировок писателя. Билеты брались нарасхват. Переполненный кинозал устроил Аверченко бурный прием. Аверченко вышел на сцену в изящном смокинге, красиво облегавшем его высокую широкоплечую фигуру. Выглядел он молодо, да и неудивительно. При сорока лет от роду, он был в полном расцвете как творческих, так и физических сил. Сквозь стекла пенсне в золотой оправе проглядывали живые, выразительные глаза. В хорошем, бодром настроении, с чуть саркастической улыбкой на лице он обратился к публике со вступительным словом. Никто даже не подозревал, что произошли события, глубоко взволновавшие писателя. Нарвская городская управа решила подзаработать на Аверченко, обложив его увеселительным налогом в размере 40 % с валового сбора. Не помогли никакие доводы, что концерт преследует исключительно культурные цели и устраивается без танцев. Отцы города отстояли свою точку зрения: в концерте участвуют не свои деятели культуры и искусства, а приехавшие из-за границы, поэтому они облагаются столь высоким налогом.

Разговор с публикой завершился такими словами:

— Какие милые, заботливые люди в Нарве, в особенности заседающие в ратуше. Их внимательное к себе отношение я прочувствовал при определении налога на мои выступления. Какая забота! Чтобы легче было возвращаться домой или чтобы никто не ограбил, да и мало ли что, вдруг дорогой потеряешь деньги, они отобрали какие-то 40 процентов, какие глупости, кабы 100 процентов, — другое дело!

Через пару недель в газете „Последние известия“ за подписью Аркадия Аверченко появился фельетон под названием „Отцы города Нарвы“: „Все знают, что я известен своей скромностью. Но вместе с тем не могу удержаться, чтобы не похвастать: есть такой город, который я содержу на свой счет. Я приезжаю в город, привожу свою труппу, выпускаю афиши, снимаю театр, в день своего вечера играю пьесы, читаю рассказы, получаю за это деньги и потом: все деньги аккуратно вношу нарвским отцам города. На мои деньги эти отцы города благоустраивают мостовые, проводят электричество, исправляют водопровод: и обо всем я должен позаботиться, все оплатить. Хлопотная штука“» (Рацевич С. Глазами журналиста и актера. Гости на нарвской сцене[98]).

Прощальное чествование Аверченко газета «Последние известия» устроила в концертном зале «Эстония», рассчитанном на 1200 (!) мест.

Петр Пильский вспоминал о том, как провожал Аверченко:

«Последний раз мы пообедали в „Золотом льве“, там же, где он остановился. Все было уже уложено. Чемоданы стояли внизу, в передней. Поезд отходил в шесть вечера.

Мы поехали на вокзал и там простились.

Смеясь, он, между прочим, сказал мне:

— Лучший некролог о тебе напишу я.

И шутливо прибавил:

— Вот увидишь.

— Подожди меня хоронить, — ответил я. — Мы еще увидимся» (Пильский П. Затуманившийся мир).

Аркадий Тимофеевич настолько очаровал всех в Ревеле, что после его отъезда многие просили Пильского посылать ему поклоны и приветы в письмах, а однажды две дамы приказали передать «поцелуй в лоб», о чем Пильский и написал Аверченко. Тот ответил: «Ты пишешь: „Н. и Н. целуют тебя в лоб“ (?!)… Милые, старомодные чудачки! Не могли найти другого места. О, как они выгодно выделяются на нашем разнузданном фоне!»

После Эстонии Аверченко направился в Польшу, где выступления были запланированы в Вильно (современном Вильнюсе), Варшаве, Лодзи, Ровно, Пинске. В Варшаве Аркадий Тимофеевич повидал писателя Н. Н. Брешко-Брешковского — легендарного питерского «Брешку»! И об этой встрече есть воспоминания последнего:

«… Наутро после выступления я зашел к нему в отель.

— С успехом, Аркадий Тимофеевич!..

Он меланхолически улыбнулся углом губ и здоровым глазом:

— Да, успех… Не столько мой, сколько моего околоточного… Стосковались мы по нем и… в свое время не ценили… Как не ценили Мариинского театра… Помните „Пахиту“ с Карсавиной… Помните, как виолончель выпиливала всю душу? И этого не ценили… Ничего не ценили… За что они ее так? Бедную нашу Россию? За что?

Ему было невыносимо тяжело…» (Брешко-Брешковский Н.Н. А.Т.Аверченко. К десятилетию со дня смерти русского юмориста// Иллюстрированная Россия. 1935. № 13).

В приведенных воспоминаниях Пильского и Брешко-Брешковского есть общее место: Аверченко устал! Устал от поездок и от организационных мероприятий. Действительно, он писал об этом турне Швиговскому: «Поездка наша утомительная, но прибыльная… Бешеный темп вечеров… Попробовал я написать очерк о Литве — и не послал. Потому что после напечатания — не пустят меня больше в Литву. Язычишко у меня сволочной». В другом письме сообщал: «От всей этой массы путешествий голова моя сделалась похожей на чемодан, руки — на зонтик, ноги — как трости, а вместо глаз — два железнодорожных билета. Всегда ваш друг и слуга. Пану Швиговскому. Срочно. Сердечно»[99].