Книга Хорошо посидели! - Даниил Аль

По указанию лейтенанта несколько человек взялись спасать Штейнберга, который самостоятельно не мог даже спуститься с лестницы. Он лежал на перекладинах, словно был к ним приклеен.

Из его руки взяли ведро. Самого его перевернули с живота на спину, снизу подперли его зад, глубоко провалившийся между перекладинами, и наконец спустили его на землю. Все это делалось нарочито медленно, чтобы растянуть для продолжавших весело галдеть зрителей нежданное удовольствие.

— Ну, вот что, Штейнберг, — сказал начальник базы — раз ты эту работу делать не можешь, пойдешь в грузчики. Или в катали — тачку толкать. — А начнет и там циркачить — отправь его на лесоповал. — сказал начальник нарядчику и ушел в контору.

И тут выступивший из толпы парень высказал предложение, которое вызвало всеобщее одобрение не расходившейся толпы и на некоторое время определило трудовую судьбу Штейнберга.

— Ты мне, папаня, сегодня утром в бараке анекдот рассказал. Во анекдот! — сказал молодой парень. Он поднял большой палец. — Еще анекдоты знаешь?

— Знаю. Знаю. Много их знаю, — поспешил ответить Штейнберг, предчувствуя в этом вопросе что-то для себя спасительное.

— Так вот, предлагаю, — парень обратился к работягам бригады. — Он нам анекдот, а мы за него ведро на крышу. Еще анекдот — еще ведро. Так все бочки на всех складах и заполним.

Это анекдотское «трудовое соглашение» вызвало всеобщее одобрение.

С этой же минуты Штейнберг стал, как мог, помогать своим товарищам по бригаде в качестве подсобника в разных мелочах. А в общих перерывах и в отдельных рабочих паузах он садился на первую ступеньку какой-нибудь из пожарных лестниц и рассказывал столпившимся возле него работягам анекдот. Рассказывать анекдоты он умел.

Запас анекдотов у него не иссякал, так как он после работы обходил в лагере своих знакомых, выспрашивая у них и записывая новые и новые анекдоты.

— Попроще, пожалуйста, поскабрёзнее. Чем похабнее, тем лучше, — просил он. — Можно и частушки похабные, и стихи.

Его сказительская деятельность продолжалась довольно долго, месяца два или три. Потом его судьба повернулась так, что он сам, кстати сказать, по собственной вине, оказался героем анекдота. Такого анекдота, который едва не закончился для него трагически.

* * *

Однажды, если не ошибаюсь, в 1952 году, по нашему лагпункту разнесся слух, что на соседний 37-й женский лагпункт, находившийся километрах в пяти от нашего, с очередным этапом прибыла новая заключенная — знаменитая актриса Татьяна Окуневская. Окуневскую все хорошо знали по нескольким кинофильмам. Особенно популярной была еще довоенная кинокомедия «Горячие денечки», в которой она играла вместе с Николаем Черкасовым.

По слухам, позднее подтвердившимся, Окуневская находилась раньше в Тайшетлаге (Иркутская область), где отбывала двадцатипятилетний срок по обвинению в шпионаже и в связях с самим «бандитом Тито» и его «подручным» — знаменитым югославским политическим деятелем Поповичем. По ее жалобе на необъективность следствия она была этапирована в Москву на пересмотр дела. В результате срок ее заключения в ИТЛ был снижен до 10 лет, после чего ее и отправили в Каргопольлаг.

Появлением в нашем лагере, в соседнем 37-м лагпункте знаменитой актрисы — красавицы Татьяны Окуневской — вызвало среди наших интеллигентов оживленные пересуды. Как-никак — сенсация!

Разговор на эту тему происходил в те дни и в нашем четвертом бараке, где жило несколько «пятьдесятвосьмушников». Там жил и Штейнберг. Там же находился и я.

По вечерам к нам в барак обычно приходили друзья пообщаться, поговорить, в основном насчет очередных слухов — «параш» — о возможном скором освобождении.

На этот раз разговор зашел об Окуневской. В свое время все видели шедший в СССР до разрыва Сталина с Тито фильм «В горах Югославии», посвященный героической борьбе югославов с немецко-фашистскими захватчиками. Фильм снимался в Югославии, и Окуневская на экране и, несомненно, не только на экране тесно общалась с маршалом Тито, с Поповичем и с другими югославскими руководителями. Именно эти ее общения и были раздуты следствием в шпионаж. Эти сюжеты и обсуждали мы, сидя, словно в купе, на двух нижних полках «вагонки» в нашем бараке.

Вдруг, неожиданно для всех нас, Штейнберг заявил:

— Окуневская. Танька. Я же ее хорошо знаю. Она была моей любовницей. Она ничего себе. Вполне, вполне.

Дальше пошли некоторые подробности их встреч. Посыпались и вопросы. С доверием к словам Штейнберга отнеслись наши старшие товарищи — завбаней ленинградец полковник Окунь, завхлеборезкой — москвич Лондон, завбиблиотекой и культпросветкабинетом — бывший партработник из Чувашии Стемасов, бывший секретарь Октябрьского района Ленинграда Шманцарь. Молодежь — московские студенты Слава Стороженко, Юра Макаров и я (в этой компании меня относили к молодежи, несмотря на мои тридцать лет) — мы сразу же заподозрили, что почтенный профессор-иранист лжет.

Позднее наши старшие, которым мы высказали свои сомнения, стали нас всячески упрекать и стыдить за неуважение к солидному человеку.

— И в самом деле, — сказал я, — на кой ей, известной красавице, сдался этот «Дон-Кихот». Да еще после маршала Тито и красавца Поповича?

Предположить, что Штейнберг снискал любовь Окуневской богатыми подарками, тоже нельзя было. Мы уже успели узнать его как человека скуповатого.

И мы решили наказать Штейнберга за его вранье, как следует его разыграв.

Рядом с 37-м женским лагпунктом, на котором была Окуневская, почти что на его территории, находилось еще одно подразделение Каргопольлага — железнодорожное депо. Паровозные машинисты, работники депо и мастерских, трудившиеся там, на 37-м, были бесконвойниками. Они имели пропуска на свободное хождение и жили на нашем лагпункте. Зная это, мы проделали следующее.

Студент Юра Макаров, обладавший хорошим почерком, написал коллективно сочиненное нами письмо от Окуневской Штейнбергу. Затем мы подговорили одного немолодого машиниста, обещав ему за это дело пол-литра, принести это письмо, якобы переданное ему на 37-м, и вручить Штейнбергу.

На другой день вечером в наш барак, где в этот момент происходила наша вечерняя посиделка, прямо с вахты зашел вернувшийся с 37-го машинист в промасленной робе.

— Кто тут Штейнберх? — громко крикнул он от дверей.

— Я! Это я! — встрепенулся удивленный этим нежданным обращением Штейнберг.

— Тебе ксива с 37-го, — сказал машинист.

Он подошел поближе к нам и протянул Штейнбергу письмо, сложенное фронтовым треугольником — черным и промасленным от рук железнодорожника.

— От кого это? — спросил Штейнберг.

— А мне откудова знать? Передала одна бесконвойница. Верно, от твоей крали какой-то. Если ответ будет — я в 23-м бараке проживаю. Придешь, скажешь, я отнесу.

С этими словами машинист повернулся и ушел.