Книга Дочь Империи - Раймонд Фейст

* * *

На следующий день ей представилась возможность узнать его мнение. Явившись к жене в борцовской одежде, с кожей, блестящей от масла и пота после подвигов на арене, Бантокапи распорядился:

— В следующий раз, если я буду в городе, а кто-нибудь нагрянет с визитом, не трать столько времени на отправку гонца, жена. Просто отошли гостя в мой городской дом.

Мара еще разок подкинула Айяки у себя на колене, отчего тот залился счастливым смехом, и удивленно подняла брови:

— Городской дом?..

Бантокапи ответил небрежно, словно речь шла о чем-то совершенно незначительном:

— Я перебрался в более просторное жилище в Сулан-Ку.

Он не счел нужным объяснять, зачем это ему понадобилось, но Мара и так знала, что он снял дом для свиданий со своей постоянной любовницей, женщиной по имени Теани. Насколько Мара могла припомнить, у властителя Седзу никогда не возникала надобность в городском доме. Хотя это было в порядке вещей для других вельмож, чьи поместья находились далеко от города, властитель Седзу всегда возвращался домой, чтобы провести ночь под одним кровом со своей семьей, даже если дела допоздна задерживали его в городе. Если бы Мара позволила себе быть более великодушной в своих оценках, ей пришлось бы признать, что Бантокапи во многом совсем еще мальчишка: ведь он только на два года старше ее, и к тому же склад ума у него совсем другой: никакие высокие материи его не волновали. Ей, можно сказать, повезло: она сидела рядом с братом, когда отец открывал перед ним все тонкости науки управления. А воспитанию Бантокапи никто не уделял внимания; в детстве это был одинокий мальчик, не знавший иной компании, кроме грубых солдат… Ее собственная холодность не возмущала его, но способствовала возврату к прежним привычкам: он искал и находил такие удовольствия, какие были ему доступны. И ведь Мара выбрала его сама — ей не требовался решительный и мудрый правитель вроде властителя Седзу. А теперь для осуществления ее замыслов следовало всячески способствовать проявлениям самодурства и вспыльчивости мужа, хотя этот путь был в высшей степени опасным.

Айяки издал последний оглушающий вопль и схватился за ее бусы. Делая вид, что пытается их высвободить, Мара изобразила полнейшее равнодушие к сказанному:

— На все твоя воля, господин мой.

Банто ответил одной из своих редких улыбок и наклонился, чтобы похлопать по маленькому кулачку Айяки. Мара мельком подумала о любовнице мужа Теани. Что же это за женщина, которая способна до такой степени околдовать грубое животное вроде ее повелителя?..

Выражение довольства сбежало с лица Бантокапи, когда, точно рассчитав время своего появления, перед хозяином возник Джайкен с дюжиной свитков в руках:

— Господин, благодарение богам, что ты случайно оказался дома! У меня тут документы, касающиеся наших дальних факторий, и требуется твое немедленное утверждение.

Банто возмутился:

— «Случайно»! Я должен к ночи вернуться в город!

Он быстрыми шагами вышел из детской, даже не попрощавшись с Марой, но, видимо, ее это не огорчило. Не отрываясь, она смотрела на розовое личико своего сына, который, что-то лопоча, упорно пытался засунуть в рот ее янтарную подвеску.

— Твои аппетиты могут в один прекрасный день погубить тебя, — кротко предупредила она, хотя одни лишь боги могли бы догадаться, к кому относилось это предостережение: к супругу или к отпрыску. Отобрав янтарь, Мара улыбнулась. Городская содержанка мужа Теани давала возможность вплести новый узор в ткань замыслов Мары — а эта ткань не переставала развертываться с того дня, когда серые воины присягнули на верность властительнице Акомы.

* * *

Оставшись одна в прохладной затененной детской, Мара сверялась с восковой табличкой, которую тайком составляла в течение последнего месяца. Никаких помех не ожидалось. Накойя вышла с Айяки на свежий воздух, а рабыня, которая меняла белье в колыбели, не умела читать.

В задумчивости Мара покусывала кончик заостренной палочки, служившей ей для письма. Каждый день, когда Бантокапи проводил время в городском доме, она посылала туда по крайней мере одного слугу, а то и Джайкена с каким-нибудь незначительным документом, нуждающимся в хозяйской подписи. Донесения этих посланцев служили ей как бы мельчайшими кусочками мозаики и, терпеливо складывая их в цельную картину, она сумела установить, что городская жизнь ее супруга подчинялась более или менее неизменному распорядку. Находясь в Сулан-Ку, Бантокапи вставал утром не позже чем через три часа после восхода солнца. Затем он отправлялся пешком на общественную тренировочную арену: там для упражнений с оружием собирались наемные охранники и воины, чьи хозяева оказывались в городе. Фехтованию Бантокапи предпочитал силовую борьбу и стрельбу из лука, но теперь он практиковался во всех трех видах боевого искусства с усердием, удивившим Джайхана. Он постепенно совершенствовал свои навыки владения мечом, но, как и прежде, находил больше удовольствия в компании простых солдат, нежели в обществе других важных господ, время от времени забредавших на арену.

В полдень он принимал ванну, переодевался и отправлялся домой; примерно в течение двух часов после этого он без особых возражений соглашался заняться любыми хозяйственными делами, с которыми к нему являлись посланцы Мары. Его любовница Теани редко поднималась с постели раньше, чем в два-три часа пополудни, но стоило ей проснуться, как у Бантокапи пропадало всякое желание разбираться в документах. Даже самый старый из побывавших там слуг с нескрываемым восхищением описывал, какие чары источала эта женщина, завлекая Бантокапи к себе на ложе. И там они проводили время до того момента, когда оставались считанные минуты, чтобы встать и одеться к обеду. Затем парочка отправлялась в театр, чтобы посмотреть комедию, или в одну из таверн, чтобы послушать менестрелей, или в игорные дома, хотя у Теани не было никаких богатств, кроме тех, что она получала в виде подарков. Она испытывала какое-то извращенное удовольствие, когда ее любовник заключал с кем-нибудь пари, и подстрекала его делать это как можно чаще. Ходил слух, что в случае его проигрыша ее глаза сверкали ярче, чем всегда.

Мара нахмурилась. Чтобы собрать все эти сведения, пришлось затратить немало усилий, а кое-кому и пострадать. Многие слуги претерпели не только хозяйскую брань, но и зуботычины, а последний гонец, доставивший властителю Бантокапи очередной документ, был жестоко избит. И все-таки в этом деле колотушки, доставшиеся мальчику-рабу, нельзя было считать слишком дорогой ценой. Все могло стать гораздо хуже, если грубияну и скандалисту, за которого она вышла замуж, будет позволено и дальше носить мантию Акомы.

В коридоре послышался сердитый плач Айяки, а затем — успокаивающий голос Накойи. Если младенец испачкал пеленки, в детской скоро начнется небольшой переполох. Айяки сопротивлялся, как молодой харулт, когда кто-нибудь пытался его перепеленать. Вздохнув, Мара спрятала восковую табличку под потертой пергаментной картой и вернулась к изучению областей Империи. На этой карте и общие очертания страны, и границы поместий несколько устарели: карту составляли, когда она была еще маленькой девочкой. Но краски не выцвели, и большинство владений наиболее могущественных властителей были обозначены вполне четко. Поскольку Бантокапи питал отвращение ко всяким словам, написанным на бумаге, он никогда бы не забеспокоился от того, что этот документ перекочевал куда-то из его кабинета. Карта могла его заинтересовать только в одном случае — если бы на ней были указаны места, пригодные для охоты.