Книга 127 часов. Между молотом и наковальней - Арон Ральстон

Я еще не решил, где быстрее будет получить медицинскую помощь. Ближайший телефон — в Хэнксвилле, в часе езды на запад, если я справлюсь с переключением скоростей левой рукой. Но я не помню, была ли там какая-нибудь больница; все, что приходит на память, — заправочная станция и закусочная с гамбургерами. Грин-Ривер в двух часах езды на север, но там есть больница. На автостоянке у начала тропы я надеюсь встретить кого-нибудь, кто сможет отвезти меня, но вспоминаю, что в субботу там было еще только два автомобиля на всю площадку с гектар размером. А это был выходной. Сегодня — будний день. Приходится рисковать: может быть, когда я дойду до стоянки, там вообще никого не окажется. Я должен рассчитать силы на шести-семичасовое испытание, прежде чем кто-то сможет оказать мне квалифицированную медицинскую помощь.

Положив нож на каменную пробку, я вытаскиваю неопреновую трубку своего кэмелбэка, которая вот уже два дня как лежит слева от валуна в бездействии. Двойной петлей затягиваю черную изоляционную трубку на предплечье в нескольких сантиметрах ниже локтя. Завязываю эластичную черную ткань двойным простым узлом, один конец в зубах, за другой тяну свободной левой рукой. Потом быстро просовываю под трубку карабин и проворачиваю его шесть раз — так же, как делал во время первых экспериментов со жгутом, уже целую эпоху назад, во вторник. Или это был понедельник?

«Почему же я не сообразил, как сломать кости раньше? — гадаю я. — Зачем мучился зря столько времени?» Господи, я, наверное, самый тупой из всех парней, которым когда-либо зажимало руку в каменной ловушке! Мне понадобилось целых шесть дней, чтобы допереть до того, как можно отрезать себе руку. Отвращение к самому себе душит меня, пока я не вытряхиваю все это из головы.

Арон! Это все постороннее. Не имеет значения. Вернись к работе!

Я вщелкиваю глубоко врезавшийся в тело карабин во второй оборот неопреновой трубки — чтобы не раскрутилась — и опять беру окровавленный нож.

Продолжая операцию, перерезаю последние мышцы, окружающие сухожилие, и третью артерию. До сих пор я ни разу не пискнул и не ойкнул, я не думаю о том, что нужно как-то излагать словами боль, поскольку она — неотъемлемая часть процесса, не более значимая для результата, чем цвет жгута.

Теперь у меня сравнительно открытый доступ к сухожилию. Я агрессивно пилю его лезвием, но не могу сделать даже зарубки на чрезвычайно жестком и прочном волокне. Тяну пальцами — сухожилие оказывается прочным, как аудиокабель, и немного похоже на армированную, двойной толщины ленту упаковочного скотча, слипшуюся полусантиметровыми складками. Я не могу разрезать его, поэтому решаю использовать не лезвие мультитула, а плоскогубцы. Вытащив скользкий от крови инструмент, я упираюсь обратной стороной лезвия в живот, складываю его, а затем вытаскиваю плоскогубцы. Чтобы выкусить часть сухожилия, давлю на ручки инструмента и поворачиваю их, так мне удается выгрызть кусок. Супер, все работает. Самый грубый этап операции.

Захватить, сдавить, повернуть, оторвать.

Захватить, сдавить, повернуть, оторвать.

Раз за разом; рутина.

«Будет что рассказать друзьям, — думаю я. — Они же никогда не поверят, что я сам откромсал себе руку. Да блин, я тоже с трудом в это верю, хотя смотрю, как это делаю».

Мало-помалу я все-таки продираюсь сквозь сухожилие, перерезаю последнее волокно, похожее на шпагат, снова меняю инструменты, зубами вытаскивая лезвие. Время — 11:16, я режу руку уже целых сорок минут. Пальцами определяю, что мне еще осталось: два небольших жгута мышц, еще одна артерия и участок кожи, прижатый к стенке — примерно с четверть обхвата руки. Впереди также белый пучок нервов, похожих на вермишель-паутинку. Разрезать их без боли не удастся. Я стараюсь не притрагиваться пальцами к главному нерву: предпочитаю не знать заранее, что меня ждет. Более тонкие эластичные прядки нервов настолько чувствительны, что даже от легкого толчка посылают мощный, ошеломляющий разряд в плечо. Все это мне предстоит перерезать. Я поддеваю нерв острием ножа и дергаю вверх, как дергают гитарные струны — только на целых пять сантиметров от лада. Нервы рвутся, и меня окатывает волна боли. Это меняет мои представления о том, что такое «больно» вообще: ощущения такие, будто я сунул всю руку в кипящую магму.

Несколькими минутами позже я прихожу в себя настолько, чтобы продолжать процесс. Последнее, что осталось сделать, — это натянуть кожу на внешней стороне кисти и распилить ее, прижав к стенке, как пилят хрящ на разделочной доске. Я приближаюсь к моменту однозначного освобождения, адреналин плещется во мне, как будто мои артерии полны не кровью, но новехоньким потенциалом будущего. Каждое воспоминание моей жизни придает мне сил, каждая будущая возможность, связанная с этим воспоминанием.

11:32, четверг, 1 мая 2003 года. Я рождаюсь во второй раз. На этот раз я выношен в розовой утробе каньона и выхожу из нее. На этот раз я взрослый человек и понимаю все значение и мощь этого события так, как не может никто из нас, рождаясь в первый раз. Моя семья, мои друзья, мои страсти и увлечения — все это дает мне нарастающий приток энергии, такой же внутренний взрыв я испытываю, приближаясь к трудной вершине, но сейчас эмоции в десять тысяч раз сильнее. Я крепко натягиваю остатки соединительных тканей, давлю ножом на стену, и последняя тонкая полоска плоти рвется быстрее, чем нож успевает разрезать ее.

Этот хрустальный миг разлетается вдребезги, мир навсегда становится другим. Нет больше тюрьмы, есть свобода. В ответ на внезапное освобождение левая рука делает взмах по ходу каньона, мои плечи разворачиваются на юг, я прислоняюсь к северной стене каньона, и мозг мой утопает в эйфории. Я гляжу на стенку напротив, где менее чем двенадцать часов назад выцарапал: «RIP ОКТ 75 АРОН АПР 03», и голос в моей голове кричит:

Я СВОБОДЕН!

Это самое сильное чувство в моей жизни. Я начинаю бояться, что взорвусь от истерического шока и исступленного восторга, парализующих меня надолго — я все стою, опершись на стенку. Я больше не ограничен физическим пространством, которое занимал почти неделю, и чувствую себя как под кайфом, не в своей тарелке, но ободрен своей свободой. Голова падает на правое плечо и затем на грудь, пока я не поправляю ее и не принимаю устойчивую позу у стены.

Я спотыкаюсь, едва не падаю, запнувшись о булыжники на дне каньона, но вовремя выставляю ногу, чтобы не грохнуться на южную стенку. Как же это прекрасно, что теперь можно просто упасть! Я смотрю на кровавый послед, размазанный по каменной пробке и северной стенке каньона. Брызги крови скрывают темную массу моей ампутированной кисти, но белые концы лучевой и радиальной костей заметно выступают из кровавой неразберихи. Взгляд задерживается на этом месте и застывает. Голова кружится, но я зачарован видом своего предплечья в разрезе.

Ну, хватит. Пора заняться другими делами. Часы тикают, Арон. Беги отсюда.

ГЛАВА 14

Захват цели: «Мы нашли его пикап!»

Прежде чем вообразить что-то, ты должен в это поверить.