Книга Кукольник - Генри Лайон Олди

Боялся, что психический нажим исказит палаческий талант раба?

Кто знает…

Всестихийник снова тряхнуло: ощутимей, чем в прошлый раз. Легат тронул крайний слева сенсор. На колени Сунгхари из открывшегося бокса выпал комплект энергобраслетов с подключенными к ним силовыми кабелями.

«Нам! — запоздало понял Лючано. — Он сказал — „нам“».

«Да. А что?»

«Неужели в его тупой помпилианской башке хоть что-то сдвинулось?!»

«Не тешь себя надеждой, малыш, — с печалью произнес маэстро Карл. — У вас стресс, шок. Это пройдет. И жизнь вернется на круги своя. А легат Тумидус будет потом стыдиться этих слов. Если вообще вспомнит о них».

— Прости меня, Сунгхари. И — терпи.

— Я умею терпеть. Делай свое дело.

Королеву Боль не требовалось звать, умоляя об аудиенции. Она и так вечно была с ним, как подобает истинной владычице. На краткий миг Лючано расслабился — и на осужденного киттянским судом невропаста рухнуло небо.

Жгучее, шипастое, чудовищно тяжелое небо.

Все, чему он не позволял овладеть собой, пока тащил бесчувственного легата по булыжникам мостовой. Тяжкий пресс контузии сдавил мозг, стремясь выжать все соки и превратить рассудок в черствую лепешку. Тело ныло от многочисленных ушибов. В ушах звенело и стреляло: там, на барабанных перепонках, маневрировал, паля из орудий, туземный броненосец. Глаза жгло от пыли, во рту было мерзко, и не осталось слюны, чтобы выплюнуть накопившуюся дрянь.

«То, что нужно, дружок, — ухмыльнулся Гишер Добряк. — Лучше не придумаешь».

И с теплотой, не свойственной старому экзекутору, добавил:

«Валяй. Удачи!»

IV

Пальцы с нежностью опытного развратника пробежались по шее женщины. Опустились на плечи.

Потом — ниже, нащупывая восприимчивые точки. Здесь, под ключицей.

И здесь, на груди, возле соска.

Теперь — поймать ритм.

Ага, есть.

Снаружи начался ад. Один из десантных ботов открыл наконец ответный огонь. Залп батареи плазматоров ударил в воду, взметнув столбы пара и слегка зацепив корпус броненосца. Корабль встряхнулся мокрым псом и злобно рявкнул орудиями главного калибра. Степь застонала, выворачиваясь наизнанку, — роженица, гибнущая в попытке родить исполина.

Но Лючано больше не заботило, что творится вокруг.

Королева Боль сверкнула бритвенно-острыми зубцами короны, улыбнулась своему верному рыцарю — и махнула ядовитым платком, разрешая начать. Брамайни едва заметно вздрогнула, затрепетала, словно оторванный край афиши на ветру, — на единый, краткий миг — и только.

Он усилил контакт, проникая глубже.

Боль хлестала из него через край, изливаясь в тело Сунгхари. Боль обвивала брамайни щупальцами сладострастного спрута, наполняла, как драгоценный сосуд, кипящей смолой преисподней. Мучитель был в ударе. Он играл жуткую и прекрасную симфонию боли на струнах нервов, натянутых и дрожащих, вкладывая в музыку все самое темное, таившееся в глубинах души. И податливое тело, истосковавшись по вожделенным страданиям, жадно принимало дары, благодаря за щедрость.

Два человека слились крепче, чем любовники в экстазе.

Двое извивались в конвульсиях противоестественного соития.

Виват, Королева!

Периферийным зрением, словно в тумане, он видел: ярче вспыхнули индикаторы, налились светом дисплеи и шкалы приборов. С уверенностью поползли вверх, вздыбившись над пультом, будто эрегированные фаллосы, столбики диаграмм энергообеспечения. Встрепенувшись, Тумидус активировал сферу управления. Легат по локоть погрузил в нее руки, спешно тестируя системы всестихийника и готовя аппарат к взлету.

Казалось, Тумидус месит тесто.

«Не отвлекайся! Работай!»

Упрек Гишера пропал втуне.

Ни сугубо утилитарный результат действий, ни спасение, близящееся с нарастанием интенсивности пыток, спасение, к которому так стремились люди в «Вихре», уже не волновали Тарталью. Слишком многое сегодня произошло впервые в жизни. В первый раз кукольник держал боевое оружие и бежал под обстрелом. В первый раз офицер империи, рабовладелец, проявил человеческие чувства по отношению к рабу — нет, иначе: к роботу. И впервые Лючано Борготту, в прошлом — младшего экзекутора Мей-Гиле, целиком захватил сам процесс экзекуции!

Он ощутил возбуждение.

Перед ним на мраморных плитах древнего храма танцевала женщина — и женщина эта была прекрасна! Крутой изгиб бедер, поворот головы, каждый точеный жест, каждое текучее движение Сунгхари таили в себе столько скрытой страсти и желания, что он едва не задохнулся от вожделения, чувствуя, как камнем твердеет его мужское естество.

Здесь не было храма.

Здесь был храм.

Как в космосе для рабов, сидящих на «веслах» галеры, пряталось тайное море, так в степи варварской планеты, в кабине готовящегося к старту «Вихря», архитекторами-невидимками возводился дивный храм.

Святилище страданий?

Церковь безумия?!

В руках у Лючано возник тяжелый витой бич. Он с оттяжкой взмахнул орудием палача, нанеся ювелирно точный, хлесткий удар по спине брамайни — под лопатку, чуть наискось, ни на палец выше или ниже, по почкам, под единственно правильным углом. Так художник кладет мазок на холст — и, отстранившись, проверяет, не нарушена ли гармония? Угадан ли верный оттенок, чувствуется ли глубина, объем?

О нет, мастер не ошибся! Его картина — настоящий шедевр!

Сунгхари выгнулась иероглифом — невозможным и совершенным в своей невозможности. В движении женщины слились похоть и боль, страдание и страсть, мудрость и сила, и — ожидание!

Ах, еще, еще, мой повелитель!

Пьянящая музыка струилась ниоткуда и сразу отовсюду, то и дело меняя гармонию самым причудливым образом. Сунгхари плыла по воздуху, не касаясь босыми ступнями плит пола. Трехглазые демоны и шестирукие боги, красавицы, совокупляющиеся с мерзкими чудищами, обезьяны, змеи, тигры и гибриды, оскорбляющие природу самим фактом существования эдаких тварей, карабкались друг на друга. Сонм бесов взирал на танцовщицу со стен, увитых диким виноградом, тараща каменные очи. А на высоком троне в глубине храма восседал Гай Октавиан Тумидус — сверкающие золотом доспехи легионера, открытый шлем с гребнем, короткий меч у пояса.

Руки воина были погружены в призрачную сферу.

Внутри сферы, извергаясь наружу и заполняя храм, в черноте космоса роились мириады звезд — словно воин выпускал из улья рой бриллиантовых пчел.

Пел в воздухе бич, чудом попадая в меняющийся ритм музыки. Или это музыка вторила ударам бича? Узор из рубцов покрыл спину брамайни сложным орнаментом. Лючано изо всех сил стремился довести до совершенства это сплетение полос, красных, белых и синеватых, поставив наконец заключительный штрих.