Книга Зона ужаса - Михаил Парфенов

– Если только ты его съел целиком.

– Хорошего человека должно быть много. Тебе, доходяге, не дано, вот и завидуешь.

– Спасибо, хороший человек, – искренне поблагодарил Игорь. – Как нога-то, заживает?

– Скоро бегать на спринтерские дистанции буду.

– Похудел на больничных харчах?

– Не дождетесь. У меня, чтоб ты знал, и без того идеальная фигура. Врачихи без ума.

– Ты любого с ума сведешь.

– Я ж говорю, хорошего человека… Ладно, ты-то сейчас куда?

– Домой, – почти простонал он.

– Что-то не слышу особого энтузиазма в голосе. У вас все нормально?

– Да так… Малой спать не дает. Ни мне, ни матери.

– Так почему бы на время не вернуться к ее родителям?

– Чтоб и они не спали? Пожалей стариков.

– А ты себя пожалей, пацан. И жену, – тяжело засопел Хлестов. – Уезжали бы вы из этой квартиры… Сам же видишь, не все там чисто.

– Ты опять? Хлестов, я думал, мы эту тему за крыли.

– Мне так тоже казалось, но… Удалось выяснить кое-что еще насчет вашего дома.

– Что же?

– Пока рано рассказывать. Я тебе говорил, что скоро уже на ноги встану?..

– Да, обещал выйти на беговую дорожку.

– Вот первым делом побегу к одному гражданину из отставных. Пообщаться о тех ребятах, что строили ваш райский уголок. Помнишь, я говорил, что дом отгрохали в девяностые?

– Припоминаю… Хотели целый комплекс забабахать, но что-то там не срослось. Там что, криминал замешан какой-то?

– В правильном направлении мыслишь, чувак. Вот насчет того, почему не срослось, я и выясню. Чувак, – голос в трубке стал тише и серьезней. – Обещай, что будешь присматривать за Ольгой и сыном.

– Мне вообще-то работать нужно, пока ты в больничке прохлаждаешься. Теща кота подарила, вот он пускай и присматривает.

– Кот – это, конечно, хорошо. Это вот прям-таки панацея от всякой нечисти, – разочарованно прошипел динамик айфона. – Знаешь, Кривцов, а ты обезьяна.

– А ты козел. Старый одноногий козел.

– Спасибо. Только я не про настоящих зверей. Я про тех обезьянок, которыми раньше на Арбате торговали вместе с матрешками и прочим сувенирным дерьмом. Не вижу зла, не слышу зла, не говорю о зле – это про тебя, чувак. Так что у вас там уже зверинец – коты, обезьянки, младенцы…

Звуки, которые были

Плач Павлуши разбудил Оленьку. В очередной раз.

В очередной раз она пожалела, что мужа нет дома. Пожалела, что они съехали от родителей, и едва ли даже не о том, что вообще согласилась рожать. Эта неделя стала для нее настоящим адом, хотя раньше ей казалось, что она к нему готова. Думала, сможет писать статьи о кино и сериалах в перерывах между кормлениями и сменой пеленок, что ей хватит на это сил, ну а если не хватит – всегда можно включить плеер в ноутбуке и в надцатый раз пересмотреть, как «Империя наносит ответный удар».

Не получалось. Получалось спать урывками, но это сложно назвать сном. Она проваливалась в дрему, как будто падала в обморок, чтобы через минуту-другую прийти в себя с больной, кружащейся головой и красными глазами, кожа вокруг которых постоянно чесалась. Оленька принимала успокоительное, пачками глотала витамины и обезболивающее, но лучше от этого не становилось, только во рту сохранялся горьковатый привкус лекарств, и все вокруг виделось в минуты бодрствования как в тумане.

Сын и кот не давали и получаса покоя. Чуба – они назвали котенка Чубаккой, и это, конечно, была ее идея – хотел жрать и гулять, мяучил и устраивал погромы в отведенной ему под игры гостиной. Но это-то как раз поправимо, муж уже записался на прием к ветеринару. Труднее с малышом – младенца не кастрируешь. Правда, Оленька уже несколько раз ловила себя на мысли (пускай и думала об этом не всерьез, но ведь думала же), что операция по удалению голосовых связок не помешала бы.

Павлик все время плакал. Вот и сейчас он не просто ревел. Он выл, истошно и заунывно, как какой-нибудь мстительный ирландский дух… как предвещающая смерть банши – она видала пару отвратительно дешевых фильмов на эту тему. Жуткий вой разрезал тишину квартиры, как нож бумагу, вгрызался в уши и буром ломил лобную кость.

– Тише, тише, я сейчас… – шептала Оленька, заставляя себя разлепить веки. Поднявшись с кровати, на ощупь нашла тапочки, сунула в них ноги. – Да ТИШЕ же, Господи!

Постродовая депрессия. Кажется, так это называется. Не слишком ли рано?.. Она понятия не имела. Все, о чем Оленька читала во время беременности, все, что учила, к чему себя готовила, – все пропало, увязнув в полуобморочном бреду, в котором она пребывала каждый божий день из-за постоянного недосыпа и поедаемых пачками таблеток.

Павлик не унимался.

– Ладно-ладно, миленький, сейчас мамочка придет, пеленочки поменяем, молочка нагреем, покушаем… – Бормоча под нос эти нехитрые заклинания, Оленька сделала несколько шагов из спальни к коридору, ведущему в детскую. Обрывки сна покидали голову, оставляя после себя болезненную, ноющую пустоту.

Боже, почему Игорь так долго торчит на работе?! Без него так пусто, так одиноко… Она чувствовала себя в квартире как в тюрьме, зверьком в ловушке. Хотелось отгрызть себе ногу и освободиться из капкана. Это старым девам, вроде той бабки, что где-то по соседству в доме обитает, кошки заменяют мужчин. Для нее же Чубакка, милый, глупый, лохматый Чуба, всего лишь дополнительная обуза. Будто еще один младенец, которого тоже нужно поить и кормить и который тоже действует на нервы. Надо, кстати, наполнить миску и вычистить лоток. И стоит принять еще пару таблеток обезболивающего, иначе она просто не выдержит. Но сначала Павлуша – прежде всего нужно позаботиться о ее маленьком плаксивом чуде.

Словно издеваясь, младенец прекратил реветь, как только она подошла к двери в его комнату. Тишина навалилась внезапно. Так, словно и не разрывалось еще секунду назад от детских криков у нее все в голове, грозя расколоть череп изнутри.

– Павлик?..

Подчинившись безотчетному, но острому позыву, Оленька убрала ладонь с ручки и, медленно приблизившись, осторожно прижала к шершавой поверхности ухо. Удивительно, но из-за двери доносился запах домашней выпечки. Или даже варенья. Ну да, точно, из комнаты Павлика пахло вареньем. Этот запах был ей знаком, напоминал о детстве, когда папа ставил на плиту огромный таз с присыпанными сахаром сливами и включал конфорку. Потом всю зиму сладким объедались…

А за дверью кто-то дышал. Различив этот протяжный, глухой звук, Оленька сразу вспомнила Дарта Вейдера. Потом она подумала о животном. Не о Чубе – нет, о ком-то огромном, могучем. Как настоящий Чубакка из кино или даже еще больше. И злее, гораздо злее.

Оленьке стало страшно. Кто-то или что-то было там, внутри, вместе с ее сыном! А Павлик затих так неожиданно и резко, будто его самого вдруг раз – и не стало.