Книга Варан - Марина и Сергей Дяченко

— У меня больше нет денег, — сказал Варан, когда перевозчик предложил ему добавки. Сказал твердо, глядя в глаза; на самом деле у него было еще несколько сотен реалов, зашитых в рубаху, и ему не хотелось, чтобы ради таких сравнительно небольших денег перевозчик брал на себя грех смертоубийства.

— Ясное дело, — перевозчик махнул рукой. — Мы, нищие, будем тут шляться, а ты, работяга, давай нас забесплатно корми…

Варан пожал плечами:

— Я тут один, наверное, за сто лет… И я не нищий, хозяин. Я тебе неплохо заплатил.

— Ага, — перевозчик хитро улыбнулся. — Как же, один… Был тут до тебя старичок, три дня как ушел. Прямо хоть гостиницу открывай… Тот тоже все жался: нет да нет… А два дня жил у меня, столовался и спал, и ничего — доволен… Как думаешь — открывать гостиницу? Или после тебя опять сто лет подорожних не будет?

— Кого же ты тут возишь?

— А своих. Там за горой сельцо, Мохорадное, наших невест половина — оттуда, ну и своих девок отдаем, конечно… Родственники. И дела всякие — торговать там, строить… Туда-сюда, в страду, бывает, передохнуть некогда, цепь некогда починить — так и шастают.

— А цепь-то надежная?

— Как скала.

— Что, никогда не обрывалась?

— Почему не обрывалась? Было… Глот-сосед гулял в Мохорадном, обратно шел пьяный, махнул мне, я ему скамейку-то подогнал, а он, пьяный, ну и свалился. Так и не нашли — дело было весной, река бурная, унесла куда-то… Да. А ты на дороге никого не встретил?

— Я гатью шел.

— Не ври! Гать уже лет десять как развалилась…

Варан принялся рассказывать. Когда дошел до описания мертвого чудовища, перевозчик даже приоткрыл рот.

— Так и выбрался, — со вздохом закончил Варан. — Поэтому прав ты — гатью ходить теперь нельзя… Но я прошел. И вот что думаю… У вас ведь даже птиц нет, а тягуны высоко не поднимаются — дохнут. Тяжелое небо — так про эти места говорят… А у того, что в болоте, крылья… хорошие крылья. Не для красоты, а чтобы летать. Где ему тут летать-то? А если он нездешний — откуда взялся? Я сколько по свету хожу — а про таких никогда не слышал.

Перевозчик долго смотрел на него. Потом разинул рот, откинулся — и захохотал так, что заскрипела деревянная скамья.

— Ну ты сказочник! — пробормотал, похрюкивая от смеха. — Ну придумал… А я поначалу поверил было… Чудище с крыльями, с клювом… В болоте… Ну, выдумал! Не, жалко мне, что не ходят через нас путники, а то занятно слушать, так бы и сидел, уши поразвесив…

Варан ничего не сказал. Отхлебнул из кружки остывающего кипятка.

Улыбнулся.

Утром он перебрался через пропасть, махнул рукой перевозчику, поправил мешок на спине и двинулся в обход скалы по узкой, едва заметной тропке.

Между ним и тем, кого он преследовал, оставалось три дня, и дистанции этой не суждено было измениться на протяжении долгих недель.

В Мохорадном бродяга не задерживался — пошел дальше, и след его обнаружился в хижине пастуха на краю долины. Пастух приютил и Варана; дальше бродяга пошел пешком, но, как Варан ни ускорял шаг, к моменту ночлега (а ночи все еще были очень холодными) между ним и бродягой оставалось не менее трех дней пути.

Чем дальше они шли, один за другим, тем ближе становилась весна. На людном перекрестке — здесь сходились дороги по реке и по равнине — Варан чуть не потерял след; в местной гостинице останавливалось по двадцать путников еженощно, и Варан получил два совершенно противоположных указания: хозяин гостиницы говорил, что человек, по описанию похожий на бродягу, пешком направился к югу, жена его утверждала, что он сел на лодку и ушел вниз по реке.

Варан кинулся на пристань. Стоило немалых трудов (и денег) разузнать обо всех лодках, отчаливших вчера вниз по реке. Ни на одной из них не было никого старше сорока — это были гребцы, купцы, работники, искавшие найма. Тогда Варан поспешил на южный тракт, здесь ему повезло — он подсел в повозку почтаря. Везение чуть не обернулось бедой — в большом селении, куда почтарь доставил Варана, никто слыхом не слыхивал ни о каком старом бродяге. По счастью, почтарь вспомнил о перекрестке, который они с Вараном проехали, не останавливаясь, и где путник мог свернуть направо или налево. Варан пешком вернулся к перекрестку, кинул монету, выбирая направление, и поспешил, сбивая ноги, на юго-восток — в погоню за тем, кто уходил прочь. И тут счастье наконец-то его не подвело: след бродяги обнаружился в маленьком селении на берегу большого озера, более того — бродяга задержался там дольше, чем на одну ночь, а потому, несмотря на все злоключения Варана, между ним и Бродячей Искрой по-прежнему оставались три дня пути. Три дня.

Пришла весна, а с ней распутица. Варан надеялся, что тот, за кем он следует по пятам, задержится хоть ненадолго в одном из поселков или городков, но бродяга выбрался на каменный тракт и шел, не сбавляя шага. Варан искал для себя транспорт — хоть какой-нибудь, за любые деньги; в этих краях все, что служило для перевозки грузов, двигалось со скоростью пешехода или медленнее, а почтари возили почту раз в месяц — в ручной тачке. Лежа без сна на постоялом дворе (а Варан уже не мог идти неделю без отдыха, как это случалось с ним в молодые годы), он воображал себе крыламу — белую, сильную, под седлом. Он так ясно видел ее перед собой — до мельчайшего перышка, до узелка на веревочной лестнице, и как он поутру садится в седло, и поднимается над трактом и проселочными дорогами, и под вечер видит одинокую фигурку, бредущую вдоль обочины…

Если бы крылама могла появиться от одной только нужды в ней! Варан всерьез подумывал, как бы добраться до наместника провинции, под каким-нибудь предлогом проникнуть в птичню и увести хоть птенца, хоть старую списанную развалину. Однако наместник помещался далеко на востоке, и даже если допустить, что Варану удалось бы каким-то чудом раздобыть крыламу — след бродяги к тому времени был бы окончательно потерян. Поэтому он полагался только на собственные ноги, да еще на длинный язык — поздороваться, расположить к себе, расспросить — и, мысленно отсеяв болтовню от правды, идти вслед, вслед…

К тому времени он точно знал, как выглядит бродяга. Он мог бы написать его портрет — несмотря даже на то, что разные люди описывали странника по-разному. Варан видел Бродячую Искру в деталях, которых очевидцы не помнили, в подробностях, которых они не могли знать. Он почти потерял сон; дорога вела на юг, весна вела к лету, Варан шел по ночам.

Перекрестки стали его кошмаром. Очутившись перед выбором, он едва не впадал в отчаяние: далеко не всегда рядом оказывались свидетели, знающие, помнящие и готовые указать, куда свернул пожилой пешеход в сером плаще. Бывало, он сбивался со следа и терял то преимущество во времени, в жертву которому был принесен ночной отдых. Три дня — иногда два, иногда четыре — по-прежнему отделяли его от идущего впереди бродяги, и Варану начинало казаться, что Бродячая Искра заколдован, что он окружен непроходимым временем, как замок частоколом, и пробиться к нему ближе, чем на двое суток пути, — невозможно, хоть всю жизнь гонись…