Книга Без права на награду - Ольга Игоревна Елисеева

Целый день расставляли войска. Цветные квадраты полков. Линии на флангах. Выкатывали артиллерию. Дальние дымы не означали пока ничего нового – пристреливаются.

Шурке надоело любоваться желтизной лип, багрянцем кленов, темной хвоей елок на левом фланге. Природа хороша в меру. Сегодня она будет мешать. Вот идет эскадрон через ельник, а там стрелки… Ну, скорее уже, скорее! Пора начинать!

У него была бригада в составе кавалерийского корпуса. Наконец-то регулярные войска, которым, если скажешь: влево – не будут переспрашивать, твердо зная, за какой повод тянуть. Крыло Винценгероде упиралось в лес. Сейчас его люди отдыхали, даже если и выдвинулись на позиции. А вчера, 14-го, у местечка Либервольховец накрепко сошлись с кавалерией неприятеля. Там Шурка и оставил бедную Жозефину. Французский кирасир так рубанул кобылу по шее саблей, что и добивать не пришлось. Бенкендорф все-таки достал гада из седельного штуцера. А лошадь оплакал, как Александр Македонский Буцефала, и на ее воображаемой могиле возвел город из костей.

Началось лихо. 16-го туман еще не опал, и утренний холод лез за ворот, когда фельдмаршал Шварценберг двинул колонну русских Барклая прямо на батарею противника. Ай да, молодец! Не своих не жалко! Бенкендорф видел это с левого фланга и изнывал в резерве. Мимо его людей, по свободному месту прошли австрийцы – картинка, как на карте, только стрелку пририсовать! Но их весьма быстро откинули назад меткой стрельбой из укрытия. Наши, неся неоправданные потери, тоже отступили от сотни пушек, бивших в лоб.

– Мир еще вертится вокруг меня! – весело заметил Бонапарт. – Кавалерию Мюрата вперед.

12 тысяч кирасир и драгун. Жуткое, величественное зрелище. Набрав таранную скорость, они снесли остатки полков Барклая и прорвали центр союзников. Все ближе и ближе к злополучному холму Мейсдорф, где три государя наблюдали за битвой. Александр хранил ледяное спокойствие, он свое отбегал. Чего нельзя сказать об Иосифе, поминутно кидавшемся к спуску с холма. Другое дело брат Вильгельм. После пережитого позора он преисполнился стоического фатализма и смотрел на ядра, как на лишнее доказательство собственного ничтожества. Убьют – ладно. Выживет – поглядит.

В какой-то момент Наполеону показалось, что холм накрыт артиллерийским огнем. Смерть врагов означала победу. Больше того – конец войны. Он послал вестового с приказом звонить во все колокола Лейпцига. Сказать нельзя, как это ободрило французов. Но наших только разозлило. Погиб император? Да Бог с ним, с императором!

Шуркина бригада поддержала лейб-казаков Платова. Пошли вперед гренадеры Раевского. Прусская гвардия, видимо, тоже не слишком огорченная потерей короля. Французские кирасиры уже выдохлись, и тут удар батареи с фланга добил их. Преследовать бегущих раскачались и австрийцы.

Солнце давно перевалило за полдень. Потом начало клониться к холмам. И тут с севера подоспел фельдмаршал Блюхер с 50 тысячами пруссаков, которые с ходу вступили в дело.

– Сынки! – прогремел в спину всадникам Папаша Вперед[54]. – Кто уцелеет до вечера, тот дрался, как свинья! Я лично расстреляю его!

Черные бранденбургские гусары понеслись лавиной, сверкая черепами и скрещенными костями на киверах. Впервые в жизни Шурке не было стыдно за соплеменников. Бранденбургцы врубались в каре противника. Гренадеры ходили в штыковые. Городили заслоны из трупов и вели из-за них огонь.

– Засранцы! – вопил старик фельдмаршал. – Фридрих жив! Жива королева Луиза!

Все, кто мог наблюдать эту резню издалека, затаили дыхание. Бонапарт приказал выдвинуть против пруссаков вюртембергскую кавалерию. Но та осталась стоять. С расстояния было видно, как маршал Мармон распинался с ее командиром. Тот явно отказывался: свои своих не режут.

На другой день отдыхали. Растаскивали раненых, передвигали позиции. 18-е смазалось в единую кашу из крика, топота и скачки. Бенкендорф опомнился только, когда осознал, что французы плотно притиснуты к городским фольваркам.

А 19-е запомнилось хорошо. Хотя Александр Христофорович предпочел бы выскоблить память, как палимпсест. И написать поверх что-нибудь радостное.

С самого утра не заладилось. Двигаясь к стенам города, Шурка выронил из седельной кобуры один пистолет. Парный. С золотой гравировкой собственного имени. Дурной знак.

Ночью Бонапарт решил отводить войска. Но его армия оттекала от стен медленно, как вино из бутылки с узким горлышком. Из города вела одна дамба через долину реки Эльстер, которая разбухла от дождей, раскатилась во всю ширь русла и питала болота.

Пока русские и пруссаки резались на улицах, а французы стреляли из каждого окна, сто тысяч – основные корпуса неприятеля – припустили по дамбе в сторону Линденау. Первой шла артиллерия, потом конница и обозы. Замыкала пехота.

Прикрывали, как всегда, поляки. Те, кому терять нечего. И те, кого не жалко потерять.

– Сир, нас слишком мало, – взмолился Юзеф.

– Один польский всадник стоит десятка.

Как легко они покупались на похвалу!

Дамбу предстояло взорвать. Минеры работали, как сумасшедшие. Но их командиры спорили, ругались, не знали, когда отдать приказ. И вдруг вдали показался русский отряд. Кавалеристы. Гусары. За ними казаки. У сидевшего на шнурах капрала голова лопалась от напряжения. Увидев красные ментики и синие казачьи куртки, он крикнул: «Пора!» Что немедля передалось по цепи, и дамба грохнула. Особенно красиво это выглядело издалека. Но вблизи лучше не смотреть. На мосту через реку как раз находился арьергард. Взрыв отрезал его. А частью и убил.

Остальные в ужасе заметались на месте. Стали прыгать с моста. Частью и с дамбы. Болото, болото, река. Люди уже бились в грязи. Кто-то прорвался к воде. Были и те, кого понесли лошади. Не справившись с управлением, всадники летели из седел через голову, теряя стремена и калеча собственных коней.

Между тем именно отряд Бенкендорфа вылетел на берег и застучал саблями с последними отступавшими. Понятовский был здесь же. Его алый ментик метался из стороны в сторону, а шитый золотом генеральский мундир ослеплял глаза противника. Вчера, на поле боя Бонапарт вручил Юзефу маршальский жезл. Если бы жезлы были пушками!

Князь, уже раненный в руку и грудь, не имел времени ни перевязать ни даже заткнуть кровавые дыры офицерским шарфом. В сумятице на дамбе Бенкендорф попытался пробиться к нему. Думал победить? Как случится. Надеялся, что тот послушает старого знакомого и опустит оружие? Вряд ли. Скорее всего, Шурка сам не знал, зачем рвется к Понятовскому. Юзеф его не видел.

Еще один взрыв, и поляк направил коня прочь от дамбы. В реку. Лошадь скакнула очень ловко. На мгновение она вместе с всадником скрылась под водой, но тут же показала голову и поплыла вперед, характерно дергая шеей.