Книга Смерть беспозвоночным - Иоанна Хмелевская

— Клиент, — коротко пояснила она. — Невероятный работяга, сюда ему понадобилось слетать на минутку, а у него и минутки свободной не было, и, чтобы не откладывать свой заказ для меня, предложил обсудить с ним все подробности по дороге, ведь он летит собственным самолетом, может и меня забрать: по дороге все и обсудим, все равно больше некогда, а утром он меня доставит обратно. Работа срочная, мне тоже надо заранее подготовиться, чтобы сделать ее в срок, ну я и согласилась. В жизни никогда не летала на частных самолетах, раз уж представилась оказия — лечу. И не появлюсь дома, я ведь на работе. Только у тебя и скроешься, больше негде…

— Ну и как, обсудили?

— Конечно, да и несложная работа, все зиждется на колористике. В случае каких‑либо сомнений обсудим на обратном пути. Утром, выезжая за мной, он позвонит, вышлет машину с шофером, а как же, не сам же приедет. Но он из тех, кому веришь безоговорочно, сказал: в 10 часов 12 минут — как штык будет. Я и решила воспользоваться случаем, у меня тоже, сама знаешь, со временем плохо, каждая минута на счету, а тут и день сэкономишь, и в Варшаве побываешь задаром, и тебя повидаешь.

В панике мысленно пробежалась по своим закромам: куриная печенка, колбаса–кашанка, яйца, корнишончики… Вполне хватит, Лялька не обжора, а если не оказалось витаминов, один раз можно обойтись и без них.

— Только без жратвы! — предупредила Лялька при входе в гостиную. — В самолете кормили от пуза, так что давай не станем терять время. Лишь бы что‑нибудь попить. И сразу начнем. Сначала я, потом ты, потому как у меня немного, а у тебя накопилась наверняка прорва новостей.

И в результате прием получился из кружочков катанки, кусочков всяких сырков и красного вина. Кожицу катанки мы старательно оставляли для кошек

И к рассказу приступила Лялька.

— Она вся дрожала мелкой дрожью. И знаешь, внутри у нее что‑то трещало. Ведь мало иметь отца психопата, так еще и убийцу. И мне казалось, она еще и за своего мужика боялась, ну того самого Хенрика, и сдается мне, правильно боялась…

— И я так думала, — подтвердила я. — Но только до тех пор, пока с ним лично не познакомилась.

— И какой он?

— Отличный мужик! Если можно так назвать интеллектуала. Человек замечательный, честный, культурный — мужчина что надо. В нашу шайку убийц никак не вписывается. Если надо — убьет человека, даже зарубит, но не собственноручно, а только перед судом. У него другая группа крови.

— Она это знала. И дрожала от страха. Отец — это отец, даже закон не позволит отречься от него, а она боялась его до чертиков. И все надеялась, что, может, это не он, а тот негодяй, забыла, как его, Барбер, что ли, или Поренч, или еще кто. Столько времени прожила в постоянном нервном напряжении. Ну так что, это уже доказано?

С утра у меня уже были две кассеты, точнее копии двух кассет, одну я получила от Островского, вторую привез Гурский, сухо присовокупив — вот, на память. Так что мне не пришлось ничего говорить, стоило лишь поставить кассеты.

— …Ну как вы себе это представляете? — гремел голос Гурского очень отчетливо, и в нем явно чувствовалось ехидство. — Нам на голову свалилась целая серия убийств, причем людей заметных, связанных бесчисленными нитями со многими важными деятелями и знаменитостями, в основном из мира телевидения и… ладно уж, и культуры, я лечу к прокурору и требую ордер на обыск дома человека, никак с ними и с этим миром не связанным. «Он убийца*, — твержу я. «А чем докажете?» — спрашивает прокурор.«.А тем, что у пани Хмелевской было такое предчувствие». Меня даже с работы не уволят, прямиком отправят в сумасшедший дом и оставят там до конца дней моих.

—Да не предчувствие у меня было, — пропищала я ненатуральным голосом, должно быть, где‑то сбоку сидела. И очень обиженным. Вот, теперь издеваются!

Гурский продолжал:

— Так он подходит по характеру, поясняю я, а прокурор опять спрашивает, откуда мне это известно. «А потому что некая ушлая баба Вишневская так сказала. К тому же мы обнаружили одно из орудий убийства». — «Где обнаружили?» — «У одной старушки с гнойным аппендицитом, к тому же инвалида, которая, насколько мне известно, никогда не переступала порога телецентра…»

— Один раз переступала — это голос Петрика Петера.

И опять Гурский, не реагирующий на замечания слушателей:

— «…но в телецентре работает ее сын. А подозреваемый — его крестный отец». — «И что я, холера ясная, имею?» — спрашивает меня прокурор, а я поясняю, что у каждого христианина должен крестный отец. — «Ведь бывает же, просто в воде крестят, не в церкви?» — проявляет эрудицию прокурор, а я ему на то, что это если младенец сразу помирает. А Петр жив.

Отбиваясь от слушателей и преодолевая все препятствия, Гурский упорно продолжал отчет, который становился все более ядовитым.

— Прокурор, если он держится и не вышвыривает меня за дверь, задает вопрос: где был подозреваемый во время совершения убийств? Может, его видели на месте преступления? Что вы, отвечаю, его вообще не было в Варшаве.

— Так он же приезжал! — мой возмущенный голос.

На этот раз Гурский принял во внимание мое возмущение.

Об этом свидетельствует факт, что пани Хмелевская видела какого‑то больного в бинтах и совсем неизвестный автомобиль, не принадлежащий подозреваемому. Вот на этом основании я и должен получить от вас ордер на задержание гражданина нашей страны, несудимого, не проявившего до этого никаких преступных склонностей, на которого никогда не поступала ни одна жалоба. Даже гаишники не выставляли ему штрафов!

И эта последняя фраза прозвучала как голос отчаяния.

— Ну, знаешь ли… — покачала головой Лилька. — Ведь это все правда, и твоему менту пришлось немало пережить. Он ведь пункт за пунктом испытывал сомнения. Так каким же чудом он добился истины?

Я ее успокоила:

— Сейчас будет. Послушай Островского. Никто даже не заметил, когда он сменил одну пленку на другую, одной бы не хватило.

— А, ну давай же скорее!

— Свидетели! — тут вмешался адвокат.

Гурский отнесся к адвокату со всей серьезностью.

— «Свидетели»! Видели бы вы их показания на официальных протоколах! Нелогичные и перепутанные донельзя, неуверенные, провалы памяти. А у свидетельницы Вишневской вообще плохо со слухом, до нее ни один звук не доходит, хотя она прекрасно слышала все, о чем кричал подозреваемый, квартира которого находится прямо над ней. Но тут другие соседи подтвердили — орал на весь дом. А вот Вишевская не видит, не слышит, соседей по дому совсем не знает. Яне ошибаюсь, на том столе стоит коньяк? Можно приложиться? Патрульная машина меня сюда привезла, она же и домой отвезет.

По звукам трудно было определить, что происходит в моей гостиной. Скажу своими словами: я кинулась за бокалом, чуть не опрокинув по дороге Вежбицкого. Островский что‑то бормотал, но Гурский громко и отчетливо заявил: