Книга И корабль тонет… - Владимир Гурвич

Шаронов оторвался от компьютера и повернулся к жене. И понял, что все это время она наблюдала за ним. А он так был поглощен своим занятием, что даже не обращал на нее внимания. Интересно, что она думает обо всем?

— Ты видела? — спросил он.

— Видела, — ответила Ольга Анатольевна.

— И что ты об этом думаешь?

— А ты?

— Пока не знаю, что думать.

— Может быть, боишься думать?

Шаронов посмотрел на нее и отвернулся.

— Есть немного.

— Скажи, что с тобой сейчас случилось?

— Но ты же все поняла.

Ольга Анатольевна покачала головой.

— Я могу ошибаться.

— Что касается меня, ты никогда не ошибаешься. Мне даже кажется, что ты знаешь меня лучше, чем я сам себя.

— Тебя это беспокоит, обижает?

— Наоборот, хорошо иметь рядом собой такого человека. Можно задавать вопросы о себе, получать ценную информацию, исчерпывающие ответы. Да и много всего другого.

— Что же ты хочешь узнать именно сейчас?

— Многое.

Ольга Анатольевна покачала головой.

— Нет, ты сейчас хочешь узнать одно.

— Но это одно вбирает многое.

— Пожалуй.

— Так что же именно?

— Я наблюдала за тобой. Ты был точно таким же, как десять лет назад. То же самое выражение лица, та же лихорадочность при написании текста, невозможность оторваться от сочинительства.

— И каков диагноз болезни?

— Пока точно не знаю.

— А предварительный?

— Нам надо поговорить. — В ее голосе одновременно прозвучал и вопрос и утверждение.

— Давай попробуем.

— Раньше мы не пробовали, а просто говорили. Потому что всегда получалось.

— Все меняется. Разве это не главный закон жизни.

Шаронов задумчиво смотрел перед собой.

— Раньше бы я без раздумья согласился с тобой. А сейчас у меня вдруг появились сомнения.

— Каков же тогда, по-твоему, главный закон?

— Не знаю, но у меня вдруг возникли опасения, что главный закон в том, что ничего в жизни по существу не меняется. А все перемены обман и самообман. Мы всегда приходим к тому, от чего уходим.

— Ты сейчас это понял?

Что-то в тоне жены удивило Шаронова, и он пристально посмотрел на нее.

— Хочешь сказать, что ты поняла это давно.

Лицо Ольге Анатольевны отразило нерешительность.

— Ты уверен, что нам следует об этом говорить?

— Мне кажется, это неожиданно стало самой важной темой.

— Возможно, — не совсем уверенно согласилась она.

— Я жду.

— Чего?

— Твоих признаний.

— Мне всегда казалось твоей большой ошибкой, что ты бросил писать сценарии, ушел из кино и занялся только этой деятельностью.

— Но ты же знаешь причины!

— Конечно, знаю.

— Я не мог, это был переворот.

— Некоторое время я тоже так думала.

— А как ты стала думать потом?

— Я много размышляла над тем, что тогда с тобой произошло.

— И каков результат?

— Ты находился за пределами нашего мира считанные минуты. Потом вернулся и началась обычная жизнь.

— Ты не права, это было уже другая жизнь.

— Может быть. По крайней мере, тебе так казалось. Но я смотрела на тебя и думала: а правильно ли ты поступил, порвав с прошлым. Почему ты так твердо уверился в том, что там ты увидел истину, а здесь ее нет. Ты ведь находился в том измерении считанные мгновения. Мог ли ты действительно разобраться в происходящем. Если здесь мы часто принимаем воображаемое за действительное, почему тоже самое не могло произойти и там. И еще о чем я думаю давно: тебе дан большой дар, твои фильмы посмотрели миллионы людей. Уверен ли ты, что твоя нынешняя миссионерская деятельность важней написания сценариев? Разве это тоже не миссионерство?

— Я никогда не думал об этом под таким углом.

— Я знаю, и у меня это немного удивляло.

— Но тогда объясни, если ты все это давно поняла, почему молчала, почему помогала во всех моих начинаниях?

— Ты не понимаешь?

— Раз спрашиваю, — пожал плечами Шаронов.

— Я твою жена, я тебя любила и люблю. Поэтому иду за тобой, куда бы ты меня не повел.

— Но если ты видела, что я иду, как ты считала, не туда.

— Это были всего лишь мои мысли, я далеко не была в них уверенна. А, вот в чем была уверенна, что в тот период ты не стал бы слушать меня. У тебя-то не было никаких сомнений в правильности своего выбора.

— У меня и сейчас их нет.

— Ты уверен?

Шаронов помолчал.

— Мне так хочется думать, — признался он. — Если это была ошибка, представляешь, сколько лет и сил растрачено напрасно. Об этом даже страшно помыслить.

— Но ты же всегда говорил, что Бог появляется в душе человека тогда, когда он предельно честен с самим собой.

— До чего же много мы говорим всего. — Он встал и прошелся по каюте. — Но всегда ли понимаем, какую ответственность взваливаем на себя за свои слова? Честно говоря, не знаю, что мне сейчас делать. Наши соратники спрашивают, когда мы вернемся. Им требуется учитель, наставник, руководитель. А что я им скажу? Что у меня появились сомнения в том, что я проповедовал. Только теперь я понял, какой это груз, когда за тобой идут люди. Я не распоряжаюсь самим собой. Все это время стремился к свободе, а получил что-то совсем иное.

Ольга Анатольевна ласково положила ему руку на плечо.

— Я понимаю, тебе сейчас трудно. Но я буду с тобой. Мы преодолеем и этот кризис. Лишь бы с сыночком все было бы хорошо. Это самое главное. А люди тебя поймут.

— А если не поймут.

— Ты должен действовать так, как считаешь нужным.

— Иногда это самое трудное из всех возможных поступков.

74

Плагиат в том или ином виде в их среде был делом распространенным. Ромов знал немало случаев, когда одни сценаристы использовали, а то и крали сюжеты у других. Даже у него однажды своровали целый эпизод. Он с удивлением увидел его в фильме, правда, заметно переделанный. Но узнать его было ему не трудно.

Он не стал поднимать крик, во-первых, знал, что будет только хуже. Скандалистов нигде не любят, а у него не такое положение, чтобы позволять себе роскошь вести себя подобным образом. А во-вторых, это все равно почти нереально доказать; эпизод переделан, имена изменены. А схожесть в искусстве вовсе не редкость. Даже классики использовали уже существующие сюжеты.