Книга Дело о продаже Петербурга - Михаил Карчик

Вариантов было немного — перехватили по телефону или посадили «жучка» в комнату. Второе — процесс слишком трудоемкий, да и ненужный, когда достаточно первого. Кроме того, специалист по «прослушке» по просьбе Гущина ведь совсем недавно проверял квартиру на Чайковского. Значит, не «жучки», что-то другое. Скорее, телефоны.

Сам виноват! Расслабился. О таких вещах, как блокнот московского депутата, трепаться по проводу нельзя. Надо было подъехать к Иванову самому, а не заниматься любовью, как будто вернулся с необитаемого острова. Или объяснить Николаю задачу намеками. Сейчас же следовало найти подходящего специалиста, который сделал бы серьезную работу: никого не вспугивая, узнал, кто слушает номер Алексея? Такой спец должен найтись у «Главбуха». Его же ребята не только умеют ломать одним мизинцем вражеские кости, но должны справляться с более тонкими задачами.

Нертов вспомнил, что еще неделю назад не смог дозвониться Павлу Олеговичу. Впрочем, это было легко объяснимо: видно, «Главбух» до конца не доделав его же работу — не выявив убийцу Нины, не хотел с ним контактировать, и помощник, включавший «трубу», каждый раз находил какую-нибудь отговорку.

Сейчас отговорок быть не могло. Нертов подошел к телефону. Однако набрать номер не успел.

Из прихожей донесся истошный женский визг, который, несмотря на мощное эмоциональное искажение, принадлежал Миле. Временами визг перекрывало озверелое собачье рычание.

«Как она незаметно из комнаты выползла, черная стерва!» — такой была первой мысль, которая мелькнула у Алексея, а он, уже покинувший диван, перелетел половину расстояния до двери. Через секунду Нертов оказался в коридоре, совершил еще могучий прыжок и ухватил руками собаку за ошейник. К счастью, у нее в зубах была не рука или ляжка Милы, как можно было подумать, а всего лишь ее сумочка. Мэй расправлялась с ней, как такса с побежденной крысой, девушка же прижалась к стене. Судя по всему, Мила опасалась, что, покончив с сумкой, собака примется за нее саму.

— Фу, место! — Алексей отметил, что чуть не рявкнул автоматически «лицом к стене». Мэй зарычала, не отпуская сумку. В голове успели пронестись еще три мысли: благодарная — хорошо, что девчонку не заела, свирепая — хорош Арчи, воспитал психопатку, и меркантильная — сколько стоит достойная замена? На сумочку Алексей успел бросить лишь один взгляд, но уже понял: отныне ей место только в музее собаководства, в разделе «Вещественные свидетельства неправильного воспитания серьезных пород».

— Отдай, зараза! — Он дернул сумку на себя. — Твою мать!..

— Укусила? — испугалась Мила.

— Нет, не кусила. Палец наколол о какую-то дрянь, — проворчал Алексей. — Что у тебя там, полный швейный набор? Нет, не иголка, — продолжил он уже более серьезно, наклоняясь к сумочке и вытаскивая оттуда за перекушенный провод небольшую коробочку.

Чуть позже, вспоминая эту минуту, Нертов отметил, насколько были правильны его вопросы и логичны действия. Это выглядело особенно странным, так как все его сознание некоторое время было без остатка заполнено лишь одним фактом: «Так вот, кто устроил все подлянки последних двух недель! Вот, кто утешал меня все эти дни, после гибели Нины! Вот почему они не смогли схватить шантажиста Лены Михайловой! Вот кто заманил меня в пригород, письмом якобы от отца! Кстати, теперь ясно, откуда Мила узнала мой адрес. Именно ее паршивая сумочка валялась рядом с телефоном, когда я звонил Николаю, чтобы тот принес органайзер. И вот почему ее всегда ненавидела собака! Мэй, Мэй, последняя верная мне девчонка…».

— Откуда это, Милочка? — с ледяной лаской осведомился он, отлично понимая, что вопрос столь же риторичен, как вопрос мальчишке, пойманному у буфета, почему его губы в земляничном варенье? Однако без такого вопроса обойтись было нельзя.

— Я н-не знаю, — пролепетала она.

Дальнейшие действия юриста были автоматичны и безупречны. Он засунул микрофон с обгрызенным проводом в истерзанную сумку, повесил ее на вешалку. Потом приподнял за ошейник собаку, вывел в ванную и там запер. Мэй извивалась и щерилась, однако всякий раз отказывалась от намерения кусануть, уже раскрыв пасть.

В отличие от нее, Мила не сопротивлялась. Она не помешала затолкать ее в кабинет, выходивший прямо в прихожую. Нертов толкнул ее на середину комнаты, а сам плюхнулся в кресло. Позже, думая, почему остановился на этом месте, он понял, что специально хотел говорить, будучи в положении, из которого неудобно внезапно ударить, если очень уж захочется. Бить он не хотел.

— Я все объясню, — она старалась унять слезы.

— Сейчас ты все объяснишь, — с медленным ожесточением произнес юрист. — Объяснишь, как разрешила, чтобы тебя подложили мне кровать, зная, что у меня недавно погибла любимая женщина, и я готов забыться с любой душевной сучкой! Объяснишь, как спекулировала своим отцом, как пахала на тех, кто его же и убил! Объяснишь, как меня из-за тебя хотели сжечь живьем!.. Нет, милая, сперва объяснишь, как навела бандитов на моего лучшего друга, который по твоей милости сейчас в больнице!

Алексей специально старался подобрать грубые и злые слова. Он чувствовал, что только это удержит его от того, чтобы встать с кресла, в котором он удерживал себя, будто оно было зубоврачебным. Чтобы не надавать ей пощечин, силу которых не сможет рассчитать.

— Я, я и вправду тебя люблю… отец… я сама хотела, чтобы ты все понял, я давно хотела о них рассказать, — рыдающая Мила опустилась на диван. Казалось, в комнате пахнет пудрой, растворенной в ее слезах. — Этот подонок, похожий на Рэмбо, заставил меня… Но потом… я ничего для них не сделала!

Нертов ненавидел бабьи сопли, да впрочем, кто их любит? Однако сейчас, глядя на это ревущее существо, сжавшееся на диване в единый содрогающийся комочек, он понимал — ей не только стыдно и страшно. Она счастлива, как может быть счастлив любой честный человек, знающий, что отныне ему не придется лгать. Даже если наказанием за раскрытую ложь стала бы смерть.

Конечно, у самой Милы никогда не хватило бы сил признаться в своем преступлении. Но она благодарна и собаке, разоблачившей ее, и Нертову, орущему сейчас на нее. И Мила никогда не пожалеет о том, что он нечаянно уколол палец о порванный провод. Слишком тяжелый груз взвалили на эту девчонку и слишком крепко привязали к ее плечам.

— Что я должен понять?! Ты, дешевая куколка, ты даже подумать не пыталась, на кого ты работала, в какое дерьмо залезла! Если сбудутся планы всех тех, кто тебя послал, тебе потом рук не хватит цветы на могилы таскать. Чего же они тебе, зараза, не приказали меня просто убить? Ты дрянь, ты этот провод через мою душу пропустила!..

— Алеша, прости, — Мила уже во всю рыдала. — Я все для тебя сделаю. Я расскажу, кто они!

— Хватит ныть, — велел Нертов. — Иди в ванную, умойся. Стой, погоди! Там собака. Она тебя же теперь сожрет окончательно.

* * *

— Рэмбо, мелкая неприятность.

— Какая?

— Микрофон накрылся. Слушай запись.

Рэмбо сидел в одном кабинете с Игорем Борисовичем, принимая очередную нахлобучку. Когда несколько секунд назад позвонили из неприметного серого фургончика, стоявшего на улице Чайковского и в котором фиксировались все разговоры, происходившие в квартире юриста, Рэмбо сперва приказал перенести разговор на час, однако новость оказалась слишком серьезной. Игорь Борисович согласился с ним тотчас же.