Книга Наследница трех клинков - Дарья Плещеева

– Она лежит в постели, не вставая! Всякое движение ей опасно! – воскликнула Эрика. – Еще две недели – и болезнь ее пройдет! Но за эти две недели он нас погубит!

Болезнь у нее была наготове – тяжелейшая беременность. Князь, которому на вид было лет восемнадцать, вряд ли в этих делах разбирался – Эрика могла наплести любую чушь и ахинею.

– Кто этот человек? – сурово спросил князь. – Назовите мне его – я найду подлеца, и если он благородного звания – вызову на поединок и убью. А если подлого – мои лакеи спустят его под лед.

– Молчите, ради Бога, молчите! – и Эрика закрыла рукой рот, произносящий такие милые ей угрозы. Князь стал целовать ее ладонь – и она не отнимала руки. Эта игра даже стала ей нравиться – Эрика наслаждалась своим могуществом.

В конце концов князь поклялся, что убьет мерзавца, если только Эрике это будет угодно, и с тем был выпровожен. Последним призом ему было назначенное новое свидание – очень позднее, так что ему пришлось задуматься над тем, как подкупить швейцара. Эрика сказала, что уж это – самое простое.

Она медленно пошла наверх. Сердце ликовало. Князь близился к своей погибели. Оставалось, правда, самое трудное – но Эрика не сомневалась, что справится.

Одним из условий замысла была открытая дверь в фехтовальный зал. Нужно было выследить, кто и как ее запирает. Поэтому Эрика подождала еще немного – в зале кто-то оставался допоздна, она слышала из-за двери голоса, и вряд ли те люди собирались фехтовать всю ночь.

Наконец мужчина в белой маске выпроводил двух подвыпивших офицеров и сам поднялся наверх, в свое жилище. Дверь осталась открытой!

От изумительного ощущения, что все складывается великолепно, Эрика едва не запрыгала. Ее восторг уже бил через край, ощущение собственной силы и ловкости пьянило. Сейчас она была неумолимой и мстительной хищницей из той породы, которой несвойственна жалость.

Однако хищникам легче – они могут безмятежно спать, просыпаясь в нужный час и выходя на охоту без лишнего волнения. А Эрика вся извелась, пока наступила желанная ночь.

– Помолитесь за меня, сударыня, – сказала она Анетте.

– Конечно, сударыня. Сядьте, я вам волосы поправлю.

Эрика посмотрела на нее пристально.

– Анетта, вас обидели. У вас такой вид, будто вы все в жизни утратили и осталось только умереть.

Ответа не было – да и что тут скажешь, если угадано верно?

– Если Господь пошлет мне сегодня удачу, я помогу вам, я найду способ! – пообещала Эрика. – Я сделаю все, чтобы вы могли спокойно жить… все, что только в силах человеческих!

Они обнялись.

Это правильно, говорила себе Эрика, я совершу сейчас поступок, который не очень соответствует евангельскому закону прощения, но я искуплю грех добрым делом, а какое дело лучше, чем помощь бедной Анетте?

Потом Анетта, как обычно, усадила Машу с Федосьей за рукоделие, стала показывать им красивейшую полоску модного кружева фриволите – челноки в ее руках так и мелькали. Эти двухвершковые челноки она смастерила сама, остругав кухонным ножом дощечки и вызвав немалое удивление у Мишки, заставшего ее за странным занятием.

Эрика выскользнула из квартиры.

Пока спускалась – собиралась с духом. Усмехалась, скалилась, тихо смеялась. Ее ждало торжество. И она совершенно не беспокоилась о том, что будет после смерти князя. Что-нибудь да будет. Беспокоится ли дикий зверь, что будет, когда он перегрызет глотку добыче?

Князь ждал, князь без всякого смущения принял ее в объятия.

– Ваше сиятельство, это наша последняя встреча, – сразу сказала она.

– Отчего? Вас увозят?

– Нет… да! Увозят! Не приходите сюда более!

– Отчего вы гоните меня?

– Оттого что я вас… я вас люблю…

– Ради Бога, что случилось? – спросил едва обретший дар речи князь.

– Я не могу вам объяснить, это невозможно!

Князь ставил вопросы и так, и этак – Эрика уворачивалась и твердила одно: она не хочет нарушать покой князя, не хочет ни с кем его ссорить, и лучше ей удалиться навеки, пусть даже в обитель, чем лишить любимого его давних привязанностей.

Меж тем она поднималась по ступенькам все выше и выше, а князь – за ней, уверенный, что где-то там, наверху, найдется каморка, подходящая для объятий.

Эрика прислушивалась – вот-вот должны были прозвучать шаги. И они прозвучали.

Незримый гость уверенно поднимался по лестнице.

– Это он… – прошептала Эрика. – О Боже, это он… Стойте тут, не двигайтесь с места, я его встречу…

Ужас в ее голосе был таким натуральным, что князь сразу догадался:

– Тот мерзавец, сударыня?

– Да, он, но вы не смейте спускаться! Я вам запрещаю! Я сама дам ему ответ и выпровожу его, только не вмешивайтесь!..

– Но почему? Ведь я справлюсь с ним лучше вас, я вооружен!.. И на улице ждут мои люди!..

Последним его аргументом был пылкий поцелуй.

Этот человек сейчас умрет, думала Эрика, еще пять минут – и он растянется на полу фехтовального зала с острием шпаги в сердце! Всего пять минут – и отчего бы, зная будущее, не позволить ему крошечную вольность, за которую он жестоко заплатит?

Князь был неопытен. Эрика – тоже, иначе сообразила бы, что ему никогда не приходилось уговаривать девушку из хорошей семьи, а только сговариваться с девицами особого разбора, когда веселый натиск заменяет и деликатность, и нежность. Примерно так вел себя и покойный Валентин – это сходство вдруг изумило ее. Если бы на лестнице было по-настоящему темно, если бы не пробивался в окошко свет, который и светом-то не был, являл себя лишь полосами на ступенях, то иллюзия могла бы даже испугать Эрику.

Но страха не было – а было изумительное возбуждение. Возможно, Эбенгард фон Гаккельн, стоя с абордажной саблей в руке у фальшборта «Артемиды», испытывал нечто подобное, и тем острее, чем более он был горд своей молодостью, красотой и отвагой…

– Потому, потому… потому что вы не должны видеть его, а он не должен видеть вас! – еле сдерживая торжествующий смех, шепотом выкрикнула Эрика и поспешила вниз.

Между вторым и третьим этажом она встретила того, кого позвала сюда этой ночью, – подпоручика Громова.

– Сударыня? – тихо спросил Громов.

– Да, сударь, это я.

– Вы звали меня?

– Да. Случилось то, чего я боялась, ваш друг обезумел. Он уговаривает меня бежать с ним, но это еще полбеды – он хочет вместе со своими людьми подняться наверх, где лежит при смерти моя несчастная сестра! Для нее всякое волнение губительно.

– Вы не можете бросить сестру, но и остаться вы не можете. Третьего выхода нет? – спросил Громов, убежденный, что из всякого безвыходного положения имеются и первый, и второй, и третий выходы.