Книга Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Ишков

Может быть, человеку, далекому от авиации, подобные рассуждения покажутся несколько фантастическими. Скорее всего, скажет он, чудесное спасение экипажа от неминуемой гибели – заслуга лишь конструкторов, талантливо спроектировавших планер и двигатель, и летного мастерства пилота, да и вообще, нет в этом «бездушном железе» ничего такого, чего нельзя было бы оценить формулами аэродинамики и прочности… Очень может быть… Но, думаю, бывалый летчик, услышав подобные рассуждения, просто многозначительно промолчит, не желая вступать в бесполезные споры…

Добравшись до Кронштадта, я, немного подумав, направился домой. «Чего уж там! Дотянем домой, до Каменки всего ничего осталось, минут десять. Мы оба выдержим это!»

…Вспоминая эти полтора часа, проведенные на грани жизни и смерти, до сих пор удивляюсь счастливому стечению обстоятельств, позволившему мне остаться в живых. И то, что при хорошей видимости на протяжении четырехсот километров нам не встретился ни один вражеский истребитель, можно расценивать лишь как необъяснимое везение…

Наконец мы дома, начинаю разворачиваться для захода на посадку. Сейчас необходима предельная собранность. Расслабляться – смерти подобно. Стоит лишь на мгновение зазеваться, самолет, до сих пор заботливо оберегавший тебя сотни километров, словно строптивый жеребец, почуявший волю, тут же ударит о землю своего беспечного наездника. Не счесть подобных случаев в авиации.

Честно признаться, вначале хотел на пузо садиться – давления в гидросистеме, с помощью которой выпускались шасси, нет. Затем все же решил попробовать аварийный выпуск, работавший от сжатого воздуха. Дернул ручку, смотрю – а шасси-то вышли. Хорошо!

Захожу на посадку… Боковые колеса коснулись матушки-земли. Так… Опускаю нос. Но что это? Самолет хоть понемногу, но все-таки катится в сторону обочины взлетно-посадочной полосы… И пока он движется еще слишком быстро, ничего поделать с этим нельзя. Тормоза ведь тоже от гидросистемы работают… А ее нет… Использовать аварийную воздушную систему рано… Она же ведь сразу затормозит колеса. Тогда – не миновать аварии!

Вот черт! На обочине куча песка лежит, и мы как раз на нее идем! Она уже совсем близко… Будь что будет! Торможу. Самолет резко вздрогнул, несколько раз качнулся взад-вперед и замер… Сразу же выключаю двигатель. «Все! – отлегло от сердца. – Сели…» Откинулся на спинку сиденья, чтобы немного перевести дух. Смотрю – глазам не верю… Из-за носовой части, как всегда спокойный, выходит Иван Бабанов со своей неизменной штурманской сумкой. Жив! Слава богу!

Сколько я просидел в кабине, отходя от пережитых потрясений, затрудняюсь сказать. Наверное, не больше минуты. Помню лишь, как, услышав отдаленный звук подъезжающего автомобиля, повернул голову направо и скорее угадал, чем увидел, в сидевшем рядом с водителем офицере Ивана Ивановича Борзова…

– Товарищ командир! Разрешите…

– Потом доложишь! – прервал он меня, пару раз обошел вокруг самолета и, внимательно осмотрев его, задумчиво произнес: – Ты просто счастливчик!

Вскоре подошли техники во главе с инженером полка. Их удивлению также не было границ. И точно, машина изуродована так сильно, что, глядя на нее, с трудом можно было поверить, что она не только дошла домой, но и совершила нормальную посадку так, как и положено – на колеса. Ее носовая часть местами походила на решето, изрядно досталось и фюзеляжу. При более детальном осмотре техники насчитали в общей сложности сто пятьдесят семь пробоин…

Прямое попадание снаряда превратило переднюю часть левого двигателя в хаос искореженных обломков… И вот ведь повезло – бензиновые трубки оказались совершенно неповрежденными! Именно это и спасло нас, ведь летали мы на высокооктановом «Б-100». Попади он на горячий мотор… и все – пожар неминуем. Сбить пламя, скорее всего, не получилось бы – необходимого для этого запаса высоты у нас не было совершенно… А горит самолет не более пяти минут. Так что, попади снаряд хоть чуть-чуть не туда… там бы мы и остались.

Второй снаряд угодил как раз между мной и стрелком-радистом, прямо в перегоночный бак, а третий, разорвавшийся в хвостовой части фюзеляжа, имел не меньшие шансы отправить нас на корм рыбам. Его осколки едва не перебили один из двух десятимиллиметровых плетеных тросов управления рулем высоты, оставив неповрежденной всего лишь одну жилку. Именно на ней и висели целых полтора часа наши жизни. Хорошо, что не было необходимости производить резкий маневр, как это происходит, например, при встрече с вражескими истребителями. Потяни я хоть немного сильнее штурвал на себя…

Да и с этой самой кучей песка тоже занятная история получилась. Передняя стойка обогнула ее, прокатившись буквально по краю. Самолет при этом остановился так, что песок оказался как раз посередине между боковыми колесами…

Но удивительнее всего то, что экипаж отделался всего лишь легким испугом: стрелок-радист обошелся легкими царапинами, а я – пробитой осколками фуражкой. Штурмана вообще даже не задело. И это при таких повреждениях, когда, казалось, надо было уменьшиться до размеров насекомого, чтобы пройти сквозь этот смертоносный ливень. Тем не менее факт налицо: все трое остались целыми и невредимыми… «Теперь точно до Победы доживешь!» – говорили друзья, хлопая меня по плечу, и наверное, впервые за последнее время у меня появилась хоть робкая, но все-таки уверенность, что именно так оно и будет. Неудивительно, что именно этот день я считаю своим вторым днем рождения…

Немного позже меня вновь поздравляли. Атака моя оказалась результативной, и тот самый транспорт, едва не стоивший мне жизни, ныне покоится там, куда чуть было не отправил меня, – на дне Балтийского моря.

Но тогда, сразу после возвращения, я практически не вспоминал о нем. Мои мысли были заняты совершенно другим. Память вновь и вновь возвращалась к тому самому моменту, когда я оказался на линии огня. Что это – роковое стечение обстоятельств или моя личная ошибка? И мне никак не удавалось переключиться на что-нибудь другое. Ведь эта же самая ситуация может повториться в следующем вылете, а на одном лишь везении далеко не уедешь.

Конечно, в тот день эмоции просто зашкаливали, не позволяя мне собраться с мыслями. Они сумбурно метались из стороны в сторону, словно вольная птица, неожиданно попавшая в клетку. Перед глазами, как обрывки кинохроники, хаотически мелькали отдельные эпизоды только что завершившегося полета…

Вот так, в абсолютном молчании, погруженные в свои собственные переживания, мы и не заметили, как добрели до столовой. После «ста грамм» настроение немного улучшилось.

Но нервное перенапряжение вскоре дало о себе знать внезапно навалившейся усталостью, практически моментально потяжелевшими конечностями и непреодолимым желанием забыться в объятиях сна. Помню, как, сидя в автобусе, теребил пальцем рваную рану на околыше своей фуражки. В этот раз смерть прошла совсем рядом, как никогда ранее…

Но поспать вдоволь так и не удалось. Около двух часов дня меня растолкал дежурный матрос.

– Товарищ лейтенант, – сообщил он, – к вам девушка пришла, у входа ждет…