Книга Утеха падали - Дэн Симмонс

— Мисс Строн? Одну минуту. Тут вас спрашивают. Я не шевелилась, пока в трубке раздавались какие-то щелчки: соединяли с нужным номером. Когда наконец я услышала голос, он звучал, как глухое эхо в пустоте, словно говорили из тоннеля или из голой комнаты. Или из могилы. Я очень хорошо знала этот голос.

— Мелани? Мелани, дорогая, это Нина... Мелани? Мелани, дорогая, это Нина...

Я уронила трубку и шагнула назад. Шум и суета вокруг меня отдалились, остался только какой-то еле слышный, ничего не значащий гул. Казалось, я смотрела сквозь длинный тоннель на крохотные фигурки, мелькающие туда-сюда. Охваченная внезапной паникой, я повернулась и побежала по залу, забыв свою сумку, забыв про деньги в сумке, про рейс и вообще про все, кроме этого голоса из преисподней, который все еще звучал у меня в ушах, словно крик в ночи.

Я уже приближалась к выходу из аэровокзала, когда ко мне бросился служащий в красном головном уборе. Не думая ни о чем, я просто взглянула на торопящегося ко мне негра, и он рухнул на пол. Вряд ли я когда-либо раньше использовала кого-то так быстро и так свирепо. Негр забился в тяжелом припадке, голова его снова и снова билась о плитки пола. Люди бросились к нему, а я выскользнула через автоматически открывающиеся двери.

Стоя у края тротуара, я тщетно пыталась унять охватившую меня панику. Казалось, каждое из проходивших мимо лиц вот-вот обернется бледной, улыбающейся маской смерти — я ждала этого ежесекундно. Оглядываясь по сторонам, я прижимала к груди ридикюль и соломенную кошелку, — жалкая старая женщина на грани истерики. «Мелани? Дорогая, это Нина...»

— Такси, мадам?

Я повернулась и увидела, что рядом со мной остановилось зеленое с белым такси, а я даже не заметила. За ним стояли еще несколько, на специальной полосе для такси. Водитель был белый, лет тридцати с небольшим, гладко выбритый, но с прозрачной кожей, — того типа, сквозь которую видна щетина завтрашнего дня.

— Такси?

Я кивнула и схватилась за ручку дверцы. Водитель потянулся и открыл ее. Внутри пахло табачным дымом, потом и винилом. Мы двинулись вниз по дуге выезда, а я повернулась и выглянула в заднее окно. Сказать, преследует ли нас кто-нибудь, было невозможно из-за слишком плотного потока машин.

— Я говорю, куда едем? — крикнул водитель. Я моргнула. В голове было пусто.

— В центр? — спросил он. — К отелю?

— Да. — Было такое впечатление, что я не говорю на этом языке.

— К какому отелю?

За левым глазом у меня вдруг вспыхнула слепящая боль. Я почувствовала, как она перетекает из мозга к шее, а потом заполняет все тело, словно жидкое пламя. С секунду я не могла дышать. Просто сидела, сжимая ридикюль и соломенную корзинку, и ждала, пока боль утихнет.

— ..или как? — спросил водитель.

— Извините? — Голос мой звучал, словно шелест мертвых стеблей кукурузы на сухом ветру.

— Мне как, выбираться на скоростное шоссе?

— "Шератон". — Слово прозвучало для меня полной бессмыслицей. Боль начала уходить, но к горлу подступила тошнота.

— В центре или в аэропорту?

— В центре. — Я совершенно не понимала, о чем идет речь.

— Понял.

Я откинулась на холодный винил. Полосы света пересекали зловонную внутренность такси через равные промежутки времени, создавая гипнотический эффект. Я сосредоточилась на том, чтобы выровнять дыхание. Шорох шин, катящихся по мокрому асфальту, медленно пробивался сквозь гул в ушах. «Мелани, дорогая...»

— Как тебя зовут? — прошептала я.

— А?

— Как тебя зовут? — резко повторила я.

— Стив Лентон. Вот тут написано. А что?

— Где ты живешь?

— А зачем?

Мне это надоело. Я нажала. Несмотря на головную боль и подступающую тошноту, нажала крепко — от толчка он на несколько секунд скорчился за рулем, затем я велела ему выпрямиться и снова смотреть на дорогу.

— Где ты живешь?

Картинки, образы, женщина со светлыми редкими волосами перед гаражом. Говори.

— Бьюла-Хайтс. — Голос водителя звучал глухо, монотонно.

— Далеко отсюда?

— Пятнадцать минут.

— Ты живешь один?

Печаль. Чувство потери. Ревность. Исполненный болью образ блондинки с сопливым ребенком на руках, громкий злой голос, красное платье удаляется по тротуару. В последний раз мелькает ее машина. Жалость к себе. Слова из песни в стиле «кантри», соответствующие ситуации.

— Едем туда, — сказала я. Наверно, я действительно сказала это. Закрыв глаза, я слушала, как шуршат шины по мокрому асфальту.

Дом таксиста был погружен в темноту. Он походил на все остальные жалкие маленькие домишки в этом районе, которые мы проехали: оштукатуренные стены, одно большое окно, выходящее на крохотный прямоугольник сада, гараж размером с весь остальной дом. Никто на нас не смотрел, когда мы подъезжали. Водитель открыл двери гаража, и мы въехали внутрь. Там стоял «Бьюик» новой модели, темно-синий или черный, трудно было сказать при таком плохом освещении. Я заставила его выкатить «Бьюик» на дорожку перед гаражом, а потом вернуться. Мотор такси по-прежнему работал. Водитель закрыл дверь гаража.

— Покажи мне дом, — тихо попросила я. В доме было все так, как я и предполагала, и оттого еще тоскливее. В раковине лежали грязные тарелки, по полу в спальне разбросаны носки и белье, везде валялись газеты, а со стен на это безобразие смотрели дешевые фотографии детей с глазами лани.

— Где твой пистолет? — спросила я. Мне не было нужды прощупывать его мозг, чтобы выяснить, есть ли у него оружие. В конце концов, это юг. Таксист повел меня вниз по лестнице, в плохо освещенную мастерскую. На голых шлакоблочных стенах висели старые календари с фотографиями обнаженных женщин. Мужчина мотнул головой в сторону дешевого металлического шкафчика, где у него хранились дробовик, охотничий карабин и два пистолета. Пистолеты были завернуты в промасленные тряпки. Один из них оказался длинноствольным тренировочным пистолетом небольшого калибра и притом неавтоматическим. Другой — более знакомое мне оружие: револьвер тридцать восьмого калибра со стволом сантиметров восемнадцать длиной, немного похожий на антикварный револьвер Чарлза, Я уложила в кошелку револьвер, три пачки патронов, и мы вернулись на кухню.

Он принес ключи от «Бьюика», и мы присели вдвоем за стол, пока я сочиняла записку, которую он должен был оставить. Записка получилась не очень оригинальная. Одиночество. Угрызения совести. Невозможность жить дальше так. Власти могли заметить исчезновение револьвера, и уж конечно, они будут искать машину, но убедительность записки и выбор способа должны снять подозрения, что здесь что-то не так. Во всяком случае, я на это надеялась.

Водитель вернулся в свое такси. Дверь из кухни в гараж осталась открытой всего на несколько секунд, но и этого хватило, чтобы глаза мои заслезились от выхлопных газов. Когда я в последний раз мельком глянула на таксиста, он сидел в машине, выпрямившись, руки его крепко держали руль, а глаза смотрели прямо перед собой, за горизонт невидимого шоссе. Я закрыла дверь.