Книга Леди полуночи - Тесса Дэр

– Что?

При этих словах Кейт почувствовала, как будто очутилась глубоко под водой. Воздух стал густым и тягучим. Перед глазами все поплыло, в ушах застучало.

Она начала задыхаться.

– Ты выгнала ее? – Голос Ларк донесся откуда-то издали. – Тетя, как ты могла так поступить?

Кейт заставила себя всплыть и прислушаться.

– Ты не понимаешь, – говорила тетушка Мармозет, терзая в руках платок Хэтти. – Даже не представляешь, сколько мошенников свалилось нам на голову после смерти маркиза. Каждый день приходилось кого-нибудь выгонять. Кто-то утверждал, что его светлость брал у него деньги в долг или даже проиграл в карты, другие уверяли, что маркиз обещал их содержать. Несколько девиц приходили с детьми на руках. Все они лгали. Когда появилась Элинор и объявила, что была за ним замужем… я не поверила. Чтобы маркиз женился на дочке арендатора? Абсурд! Я не предполагала, что девушка сказала правду, до того дня, когда мы увидели запись в церковной регистрационной книге.

Кончиками пальцев Кейт коснулась кулона, висевшего на груди, и погладила каплю из полированного камня, словно просила спокойствия, чтобы справиться с эмоциями.

– Так вот как кулон попал к вам. Вы его у нее забрали. И он всегда оставался у вас.

Тетя Мармозет кивнула.

– Она предъявила его как некое доказательство, а я не поняла, какое он имеет значение – просто осколок камня, – тем не менее сохранила его, на случай если она еще вернется. Она так и не обратилась к поверенным – просто исчезла.

Ларк ходила из угла в угол, явно пытаясь совладать с волнением.

– Почему ты не рассказала нам правду раньше?

– Мне было стыдно, – призналась старушка. – И что сделано – то сделано. Вдобавок я не представляла, какое отношение это может иметь к нашей истории сейчас. Мы все договорились по-доброму отнестись к Кейт: принять в семью, отдать все, что ей причитается, – но прошлой ночью, когда ты рассказала о публичном доме… – Глаза ее снова наполнились слезами. – Это моя вина. Я была так резка с девочкой. Когда она спросила, куда ей деваться или на что жить, я… я сказала, что она не получит от нас ни пенни и пусть живет в грязи, как жила.

– О нет! – Кейт прижала руку ко рту. – Не может быть!

Она смотрела на тетушку Мармозет и не знала, что сказать или что сделать. За последние недели Кейт привыкла считать ее близким человеком, почти как мать, а теперь получалось, что эта женщина отвернулась от нее еще в пору ее младенчества.

На миг Кейт вновь очутилась в гостиной мисс Парем, где глотала жидкий чай, а потом увертывалась от удара палкой. «Никому ты не была нужна тогда. Думаешь, будешь нужна теперь?»

– Мне так жаль! – простонала тетушка Мармозет со слезами в голосе. – Я понимаю, что ты можешь никогда не простить меня, но я тебя люблю, дорогая моя. Люблю, как собственного ребенка. Если бы только знать, что краткий миг раздражительности и недоверия приведет к таким последствиям…

– Но вы же не знали. – Кейт наконец нашлась что сказать. – И не могли знать. Я ни в чем вас не виню.

– Правда?

– Правда, – подтвердила она совершенно искренне.

Полные презрения слова, которые мисс Парем бросила ей в лицо, не изменили течение ее жизни, поэтому она сомневалась, что несколько отвратительных слов, услышанных от тетушки Мармозет, могли определить будущее матери. Перед Элинор, выросшей в безысходности, двери, должно быть, не раз закрывались и прежде. А может, она просто не хотела жить по другим правилам. Кейт этого теперь уже не узнает.

Тетушка Мармозет вцепилась в ее руку.

– Ты знаешь, как она повела себя в тот день, когда я выгнала ее?

– Расскажите. Я хочу знать все.

– Она вздернула подбородок и пожелала мне доброго дня. И ушла улыбаясь, с чувством собственного достоинства, а я своего лишилась. – Старушка сжала руку Кейт своей высохшей ладошкой. – В тебе много материнского огня.

Материнский огонь…

Наконец Кейт нашла имя пламени, которое согревало ей сердце. Она все-таки получила что-то в наследство от матери. И долго несла в себе. И это было куда более ценным, чем воспоминания о ее облике или песенка, которую она пела. Мать нашла в себе смелость рассмеяться в лицо жестокости и равнодушию, ухватившись за чувство собственного достоинства, как утопающий хватается за соломинку. Благодаря внутреннему огню она и выжила.

Кейт должна найти выход из сложившейся ситуации без вступления в брак с маркизом Дру. Вот и все!

– Давайте расскажем все Эвану. Может, тогда он перестанет считать себя обязанным жениться на мне…

– Перестанет чувствовать себя обязанным? – воскликнула Хэтти. – Ты его не знаешь, Кейт. Если ему станет об этом известно, то он заставит нас вылизывать тебе туфли в знак раскаяния, оденет Ларк в мешковину, посыплет пеплом и в таком виде устроит ей дебют в свете. И уж конечно, чувствовать себя обязанным не перестанет.

Кейт покусала губы, понимая, что Хэтти права.

Тем не менее надежда еще оставалась. Сюзанна! Возможно, ей удастся вразумить лорда Райклифа, чтобы тот выпустил Сэмюэла из тюрьмы. И будто по мановению волшебной палочки в дверях гостиной возникли Сюзанна и Минерва. Баджер спрыгнул на пол, а Кейт поднялась, чтобы поздороваться с ними.

Сюзанна сразу перешла к делу:

– Боюсь, ничем не могу тебя порадовать.

– Он непоколебим? – Кейт упала назад в кресло. – О нет!

Сюзанна с таким волнением замотала головой, что ее веснушки, как показалось, расплылись на лице, потеряв четкие очертания.

– Кому нужен этот «кодекс чести», если он противоречит здравому смыслу? Брам настаивает, что он связан обещанием выполнить просьбу Торна, даже если сам против этого. И не хочет слушать никаких аргументов. Все крутится вокруг разговоров о гордости, воинском братстве и его спасенной ноге. Я вот что тебе скажу: когда речь заходит об этой проклятой ноге, Брам вообще перестает воспринимать доводы разума. Если в теле этого солдафона и есть какая-то чувствительная косточка, то это его правая коленная чашечка.

Она села рядом с Кейт.

– Извини. Я сделала все, что могла.

– Не сомневаюсь.

В разговор вступила Минерва:

– Я подумала, может, попросить Колина поговорить с ним в качестве последней меры, но, боюсь, это сработает против нас.

Кейт попыталась улыбнуться.

– Спасибо, что подумала.

– Конечно, за несколько дней кого-нибудь из них мы уговорим, – успокоила ее Сюзанна. – Не может же это тянуться вечно.

Несколько дней – это слишком долго. Никто из них не может понять, что значит для Сэмюэла сидеть взаперти. Когда-то он вытатуировал собственноручно дату своего освобождения, и делал это тщательно, несмотря на безумную боль, потому что понимал грозившую ему опасность распрощаться со всеми надеждами и человеческим обликом. Дать заковать себя в наручники для него настоящая пытка.