Книга Загадки Петербурга I. Умышленный город - Елена Игнатова

Разоблачил Азефа и многих других провокаторов В. Л. Бурцев. О том, как его отблагодарили победившие большевики, мы уже говорили. Бурцев нанес серьезный урон революционному делу. За яркой завесой — с баррикадами, велеречивыми интеллигентами, буревестниками, боевыми дружинами — открылись неслыханная провокация и низость, проступили черты Азефа. Оказалось, что будущее России решалось не на баррикадах и не в Государственной думе, а в тайных закутах политического сыска, разъеденного провокацией.

«Все начало отшатываться от болотных огоньков революции, — особенно когда премьер-министр (П. А. Столыпин. — Е. И.) раскрыл в речах своих в Г[осударственной] думе, около какого нравственного омута и мерзости блуждали эти огоньки, куда они манили общество; когда в других речах он раскрыл все двуличие и государственное предательство „передовых личностей“ общества, якшавшихся с парижскими и женевскими убийцами… Сколько ни щебетали социал-демократические птички, они застряли в приговоре страны, который похоронно прозвучал над ними после раскрытия закулисной стороны революции, ее темных подвалов и гнусных нор», — писал в 1911 году В. В. Розанов в статье «К кончине премьер-министра».

Если бы так!

К 1907 году революционная лихорадка стихла, по видимости не поколебав основ жизни страны. О Петербурге говорили: он стоит на болотах, но под ними — гранит; городу не страшны потрясения.

16 мая 1903 года столица праздновала свое двухсотлетие. По традиции начало торжества возвестил салют пушек Петропавловской крепости. Празднично украшенный пароход отправился по Неве к пристани у Домика Петра Великого. Из него на пароход перенесли икону Христа Спасителя, которую особенно почитал основатель города: эта икона сопровождала русские войска во время Полтавской битвы. Ее торжественно доставили к Зимнему дворцу, там у пристани ее ждали представители городского управления, сословий, высшее духовенство столицы. Крестный ход с иконой Спасителя направился к Исаакиевскому собору.

В этот день торжественные службы шли в Исаакиевском и Петропавловском соборах; митрополит совершил молебствие перед иконой Спасителя у Медного всадника. По Петровской площади прошли войска петербургского гарнизона, парад принимал император Николай II. Во время парада салютовала не только Петропавловская крепость, но и корабли, стоявшие на Неве. С залпами салюта сливался звон колоколов, музыка оркестров, «ура» петербуржцев, столпившихся на набережных. В день праздника был торжественно открыт Троицкий мост. Крестный ход с иконой Спасителя прошел от Марсова поля к Домику Петра по новому мосту, одному из красивейших в Петербурге.

Напоминанием о прошлом стала и выставка русского портрета в Таврическом дворце в марте 1905 года. Один из ее устроителей, Сергей Дягилев, объездил провинцию, отыскивая фамильные портреты, хранившиеся в старых усадьбах. В выставочных залах портреты государственных деятелей и светских красавиц, запечатленных знаменитыми мастерами, соседствовали с изображениями безвестных помещиков, увековеченных крепостными художниками.

Но связи с прошлым не обязательно было искать в музеях или на выставках — они сохранялись в обыденной жизни. Особенно заметно это становилось во время праздников — их в Петербурге встречали так же, как столетие назад. Разве что город украшался пышнее и ярче, чем прежде: на улицах и мостах сверкали электрические гирлянды, переливались светом вензеля на фасадах дворцов. В пасхальную ночь пылали факелы на Исаакиевском соборе.

«Много есть прекрасного в России… Но лучше всего в чистый понедельник забирать соленья у Зайцева (угол Садовой и Невск[ого]). Рыжики, грузди, какие-то вроде яблочков, брусника — разложена на тарелках (для пробы). И испанские громадные луковицы. И образцы капусты. И нити белых грибов на косяке двери. И над дверью большой образ Спаса, с горящею лампадой… И покупатель — серьезный и озабоченный, — в благородном подъеме к труду и воздержанию…

В чистый понедельник грибные и рыбные лавки — первые в торговле, первые в смысле и даже в истории. Грибная лавка в чистый понедельник равняется лучшей странице Ключевского», — писал В. В. Розанов в книге «Опавшие листья».

На Лермонтовском проспекте перед домом 54 стоит памятник великому поэту. В этом здании с 1839 года располагалась Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, выпускником которой был корнет лейб-гвардейского Гусарского полка Лермонтов. Во времена его учебы Школа размещалась не здесь, а на Исаакиевской площади; впоследствии она поменяла место и название (в 1864 году преобразована в Николаевское кавалерийское училище), но выпускники по-прежнему гордились тем, что среди их предшественников был знаменитый поэт. В 1883 году в училище открылся первый в стране Лермонтовский музей, а в 1916-м — появился памятник, поставленный стараниями юнкеров-николаевцев.

Однажды в газетах появилось объявление: юнкера Николаевского училища устраивают в Михайловском манеже конноспортивный праздник; все сборы от него пойдут на памятник Лермонтову. Благотворительность в городе была в чести, и люди охотно покупали билеты. Вдвойне приятно было то, что юнкера оказались молодцами и показали чудеса ловкости и отваги. Во время праздника, продолжавшегося три дня, «были показаны лихая рубка, стрельба на полном скаку в цель, всякие упражнения, живые пирамиды на конях… Были показаны конные карусели, а под конец — парадный выезд в исторических формах кавалерии. Народ ломился на эти праздники, публика не только сидела, но и стояла в проходах» (Д. А. Засосов, В. И. Пызин. «Из жизни Петербурга 1890–1910-х годов»).

Перед бывшей Школой гвардейских подпрапорщиков стоит памятник корнету М. Ю. Лермонтову. Глядя на него, стоит вспомнить не только великого поэта, но и тот давний праздник: разгоряченные лица юнкеров-николаевцев, поединки «Алой и Белой розы» на арене Михайловского манежа… И то подлинное, что скрывалось за игрою: военную доблесть, благодарную память, традиции офицерского товарищества.

Историки любят сравнивать экономические показатели России 1913 года с данными последующих годов. Действительно, цифры 1913-го впечатляют: за несколько десятилетий совершилась подлинная революция в промышленности, в транспорте; страна вошла в число крупнейших мировых экспортеров хлеба и сельскохозяйственных товаров. На те же десятилетия приходится новый расцвет науки, культуры, искусства. Казалось бы, настало время пожинать плоды трудов и уверенно смотреть в будущее.

«У нас нет совсем мечты своей родины, — писал В. В. Розанов. — И на голом месте выросла космополитическая мечтательность… У француза — „chére France“, у англичан — „Старая Англия“, у немцев — „наш старый Фриц“. Только у прошедшего русскую гимназию и университет — „проклятая Россия“. Как же удивляться, что всякий русский с 16 лет пристает к партии „ниспровержения государственного строя“… У нас слово „отечество“ узнается одновременно со словом „проклятие“».

Не в этом ли причина катастрофы, ожидавшей страну и ее столицу?

Словно в зеркале страшной ночи

И беснуется и не хочет

Узнавать себя человек,

А по набережной легендарной