Книга Темные воды Тибра - Михаил Попов

Любимое кресло Суллы вынесли на его любимую веранду с видом на залив. Тень давала широколистная сицилийская акация.

Луций Корнелий широким свободным шагом проследовал к своему креслу и уверенно уселся в него. Он вообще все делал уверенно: уверенно ходил, уверенно говорил, уверенно улыбался.

Рядом с ним шел секретарь, довольно крупный кудлатый малый с целой стопкой свитков, письменных принадлежностей и прочих приспособлений. Сулла нанял его недавно, ибо задумал написать воспоминания о своей бурной и довольно запутанной жизни.

– Слишком много накопилось слухов, только мне под силу развенчать их.

– Если эти слухи в твою пользу, развеивать их нет никакого смысла, – проскрипел в ответ на это Карма, – а если они тебе в ущерб, зачем лишний раз о них упоминать, пытаясь их развеять.

– Ты сделался философом, мой друг, – усмехнулся Сулла.

– Я твой раб! – злобно сказал Карма и куда-то удалился и не показывался несколько дней; он отказывался и от вина, и от женщин.

Старый раб был крайне, зверски, чудовищно недоволен своим теперешним положением, которое было прямым следствием положения его хозяина.

Сулла с удовольствием ловит рыбу.

Сулла с удовольствием возится в своем саду.

Сулла выращивает лучшие в округе смоквы.

Сулла часто и с удовольствием спит со своей женой.

Сулла – а это уже ни на что не похоже – с удовольствием беседует с ней по вечерам на веранде.

Они смеются чему-то.

Чему, скажите, можно смеяться, отказавшись от верховной власти и удалившись в добровольное изгнание на берег пустынного дурацкого моря?!

Сегодня хозяин виллы не собирается диктовать Снопсу, кудлатому рабу-письмоводителю, свои воспоминания, у него сегодня было другое дело.

Карма рвал на себе волосы, когда узнал, что за дело имеется в виду, – позор! кошмар! дичь и бред!

Оказалось, что жители соседнего городка Путеолы совершенно запутались в собственных делах. Кто, кому и сколько должен? Когда именно следует вернуть долг? Кому принадлежит дом, который арендуется испокон веку? Как считать деньги, отданные в рост? Кто регулярно обчищает городскую казну, не вскрывая казенного ящика? Вот в общих чертах то дело, которым предложили заняться Луцию Корнелию Сулле, порой мирившему царей, делившему царства и нарезавшему провинции, как творожный пирог.

Что побудило путеольцев обратиться к Сулле со своими насущными делами, трудно сказать. Глупость, смелость или простое человеческое желание послушать совета умного человека. Записи тяжб, лежавшие на столике перед Суллой, имели возраст и сто, и более лет; три четверти тех людей, что принимали участие в первом процессе, уже умерли. Претензии так переплелись семейными связями, многочисленными преступлениями и были так щедро снабжены различными предсказаниями, отзывами виднейших и подлейших столичных и прочих юристов, что общая картина представляла собою не что иное, как хаос.

– Что ты мне посоветуешь? – спросил Сулла у вечно мрачного Кармы.

– Сожги всю эту кучу доносов перед ними прямо на этом столе и вели начать новую жизнь.

– Мысль не самая глупая. С точки зрения судьи.

Представители Путеол, принесшие весь этот ворох бумаг, стояли тут же, понурившись. Они понимали, что возлагают на великого человека слишком запутанное дело. После слов этого похожего на обезьяну человека им стало совсем совестно. Может, действительно плюнуть на все и начать жить сначала? Иначе жизнь просто погибнет под этим ворохом свитков.

Сулла поразил всех. Он заявил, что принесены не все нужные документы.

– Сводные книги магистрата, все записи эдила за последние шесть лет. Расчетные книги главных хлебных амбаров.

Путеольцы открыли рты. Карма выпучил глаза.

– За ответом придете через полторы декады.

И вот этот день настал.

Поставили кресло, вынесли путеольские бумаги – аккуратно пронумерованные, сложенные в стопки и скрепленные личными печатями Суллы.

Полукругом у кресла Суллы расставили низенькие скамеечки – там будут сидеть граждане Путеол, и официальные лица, и судейские, и представители конфликтующих (веками) сторон, и простые обыватели, от мнения которых тоже во многом будет зависеть исход дела.

Карма и Валерия, тоже не лишенные любопытства, остались стоять в дверях дома. Госпоже даже принесли кресло, потому что разбирательство по делу, тянувшемуся при жизни пяти поколений, не могло закончиться за пять минут.

Когда все утихомирились, Сулла встал, прошелся мимо стола, заваленного папирусами, пергаментами, восковыми и каменными дощечками.

– Я разобрал ваше дело. Признаюсь, это было нелегко, но Фемида на минуту сняла повязку и дала мне взглянуть ей в глаза.

Богобоязненные провинциалы затаили дыхание.

– Это дело только на первый взгляд кажется запутанным. Я сейчас вынесу свой вердикт, а вы уж сами решайте, справедлив он или нет, останется ли кто-нибудь после него обиженным. Итак, слушайте.

Карма покосился на Валерию, та с искренним обожанием смотрела на своего мужа.

– Авл Астурций возвращает Гнею Марцинию однорогого быка и четырех черных кур; Мелений Цений в течение года половину удоя своей козы отдает в глиняной посуде вдове Мамилии; фиговое дерево за зданием главного магистрата должно быть срублено, ибо оно и так уже засыхает, а Квинт Антубий должен получить шестьдесят розог, но при этом и весь последний урожай этого дерева. Я все сказал.

Некоторое время на террасе сохранялось молчание – провинциалы соображают медленно. Но постепенно лица, обожженные кампанским солнцем, источенные морщинами, начали светлеть, и под конец раздались приветственные крики и громкие шлепки. Это жители Путеол лупили себя ладонями по лбу – как же это они сами не додумались до такого очевидного решения!

– О, великий Сулла!

– О, великий Сулла!

– О Сулла, великий и счастливый!! – отовсюду раздавались голоса. То, что он таким экономным и исчерпывающим образом разобрался в запутаннейшей многолетней дрязге, задевавшей интересы десятков людей, произвело на горожан впечатление магического фокуса. Они разошлись в благоговейном состоянии духа.

Во всех храмах города были принесены соответствующие жертвы.

Восхищена была и Валерия.

В особых способностях своего мужа она не сомневалась никогда, но ей было приятно, что он лишний раз сумел подтвердить их.

За обедом, поедая мелких, особенно ценных аграгантских устриц и запивая их легким местным вином, Валерия спросила вдруг у Луция Корнелия – она все еще находилась под впечатлением его утреннего успеха – о его гении. По римским поверьям, у всякого человека он есть, оберегает в ситуациях опасных, удерживает от необдуманных поступков.