Книга Разбитое сердце июля - Елена Арсеньева

При этом Лев Иванович почему-то суровопостучал кулаком по столу – вернее, по газете, которая на том столе лежала. Этобыли «Губернские ведомости» с фотографией Холстина и Ирины Покровской на первойстранице. Снимок хоть и извещал именно о помолвке, был сделан не на вчерашнемторжестве, а раньше, на каком-то пикнике: Холстин в джинсах и майке, Ирина втопике и шортиках, босиком, кругом буйная природа и отличная погода, в руках уИрины шампур, у Холстина – бутылка виски.

Красавица, конечно, эта Ирина. Лицо, фигура,ноги – совершенство!

У Алены у самой были красивые ноги, но доИрининых им далеко!

Самокритичная писательница наша посмотрела насовершенные ноги и нахмурилась. Ария Интуиции из оперы «Сплошные непонятки»снова зазвучала где-то вдали…

Что ожидает красавицу Ирину завтра?

И Алена пошла на ужин, думая об этом иежеминутно ожидая суровой команды «К ноге!» от Муравьева.

Однако проголодалась за этот тяжелый день нетолько она, но и товарищи менты. И они были так увлечены процессом принятияпищи, что Алена успела прикончить шницель, гречку, пирожное – вот как-то такполучилось, что его тоже, – а потом и выскользнуть неприметно из столовой,прежде чем усталый Муравьев смог оторваться от еды и вспомнить о служебномдолге.

Алена поскорей добежала до коттеджа и вошла всвой номер, отомкнув его двумя ключами: обычным и секретным.

Огляделась. Чистота удивительная, порядокполный. И совершенно не понять, проникал ли сюда кто-нибудь после того, какАлена днем отправилась в свой затянувшийся вояж. Вопрос можно поставить и так:попал ли кому-то в руки ее ключ? В смысле, было ли приключение с Вадимомотвлекающим маневром?

Странно, но последнее ее ничуть не волновало.Аквасекс как-то пролетел мимо сознания. Интерес к бумагам Толикова тоже начистопропал, да и не было его, по большому-то счету. Сейчас все мысли Алены былипоглощены совсем другим – последним письмом Сергея Лютова.

Сначала Алена все же прошла в душ – смытьдневную усталость, а потом забралась в постель. В свою, надо отметить.Прошлую-то ночь провела в чужой!

Ох, умора… Знал бы Игорь…

Не узнает, вот уж точно – не узнает. Тем пачечто ему категорически наплевать, по чьим постелям кочует его бывшая подруга. Они сам, конечно, не теряет времени даром!

«Ты не отвлекайся, не отвлекайся,Алена, – остановила себя наша детективщица. – Где тот листочек,который дал Вячик Крайнов? Вот он, в сумке».

Алена развернула его – пальцы почему-тозадрожали – и вновь перечла полные безысходности строки:

 

«Ласточка моя черноголовка, здравствуй ипрощай! Это мое последнее письмо к тебе. Раз ты его получила, то уже знаешь,что я сделал. Невыносимо жаль мне тебя огорчать, да приходится. Деватьсянекуда, так складываются обстоятельства, что я вынужден это сделать. Если бымог найти другой выход – нашел бы и никогда не совершил бы того, что совершитьвынужден. Уж ты мне поверь, любимая моя, ни за что, ни за какие блага не бросилбы я тебя и ребят, если бы не одолели меня вконец мои проблемы, от которых вижутолько один способ спастись: бежать туда, откуда мне уже не вернуться никогда.

Устал я, устал… мечтаю отдохнуть от всего, отвсех, даже от жизни!

Но разве мог я в юности своей розовойподумать, что захочу отдохнуть не на югах каких-нибудь, а в той самой юдолипечали, о которой раньше только в книжках читал?

Ладно, что это я разнудился, как в тойпословице: коли сам не виноват, так других виновать, родных и троюродных! Ноя-то сам во всем виноват.

Прости, что не исполнил своего обещания, несделал тебя счастливой, богатой, как мечталось. До тебя, сама знаешь, сженщинами мне не везло, ты всех заменила, все исправила. Очень я хотелразбогатеть, чтобы тебя отблагодарить, вот на этом и сломался. Не перестаюдумать о тебе и всем сердцем клясть себя за то, что заигрался в такие игры.Чего бы только я для тебя и для детей не сделал, жизни бы не пожалел! Ты себябереги… ведь ты о моих делах ничего не знаешь, я тебе даже денег никаких неоставил, моим страхом заработанных. Ребятишкам тоже не оставил, хотя тоже оченьхотел их обеспечить… Ладно, они уже люди вполне взрослые, понятливые, ноглавное, чтобы меня не забывали. Не будет им покоя, если забудут меня!

Ну, время торопит. Пора заканчивать моюпрощальную писанину, хотя, если бы воля моя на то была, я бы и письма этогописать не стал, и не сделал бы над собой то, что сделать собираюсь. Выпьюсейчас побольше, чтоб голова затуманилась, да и…

Прощай, Ласточка моя черноголовая, любимая,ненаглядная, счастье мое. Не забывай меня, самое горькое сейчас – это подумать,что ты меня с другим забудешь… Ведь никто тебя так любить не будет, как ялюбил, и ты, верю, никого уже так не полюбишь, как меня любила. Ну, теперь ужсовсем прощай! Мне пора уходить. Твой до гроба, как и обещал…»

 

Звенит, звенит щемящая нота!

Алена снова и снова перечитывала письмо.

Допускаем, что Лютов был убит или, может быть,принужден к самоубийству, потому он и пишет: «Деваться некуда, так складываютсяобстоятельства, что я вынужден это сделать. Если бы мог бы найти другой выход –нашел бы и никогда не совершил бы того, что совершить вынужден». Или еще!«…если бы воля моя на то была, я бы и письма этого писать не стал, и не сделалбы над собой то, что сделать собираюсь».

А вот что особенно цепляет взгляд: «Ладно, чтоэто я разнудился, как в той пословице: коли сам не виноват, так другихвиновать, родных и троюродных! Но я-то сам во всем виноват».

Почему разорвана строка? Случайно? Или длятого, чтобы обратить внимание на слово «троюродных»? Но если так, то что этозначит? В убийстве Лютова принимал участие какой-то его родственник? Да нет,вряд ли. Наверняка Лютов писал письмо под контролем, прямого указания на себя убийцане потерпел бы. Пожалуй, слово «троюродный» – единственный намек, который онмог себе позволить. Намек, оставшийся не замеченным для убийцы, но натолкнувшийна догадку Нину Елисееву. И Лютов знал, что она поймет этот намек!

В чем суть?

Троюродных, троюродных, тро-ю-род-ных…

Тро-ю… Три ю?

Три Ю, ну конечно! Вот о чем звенит, вот о чемпоет – пронзительно и печально – предыдущая строка: «Но разве мог я в юностисвоей розовой подумать, что захочу отдохнуть не на югах каких-нибудь, а в тойсамой юдоли печали, о которой раньше только в книжках читал?»

Неестественная какая-то фраза, Алену она сразузацепила своей вычурностью. Но она вполне объяснима, если допустить, что Лютовнаписал ее ради трех слов с буквой ю: юность, юга, юдоль. Три Ю! И потом этоподтверждающее слово – троюродных…