Книга Клеопатра - Фаина Гримберг

На диваны брошены были плотные шёлковые подушки, её любимого зелёного цвета. Сервировка выдержана была наполовину в греко-египетском, наполовину в римском стиле. На огромном блюде из серебра сделано было позолоченное изображение знатного египтянина, полководца, должно быть, сидящего верхом на льве, его тонкие босые ноги с хорошо обозначенными пальцами свешивались вниз... Прелестный черно-красный греческий сосуд сделан был в виде женской изящной головки с таким мило улыбчивым и чуть глуповатым от этой неизбывной улыбки лицом... Рабы поставили корзины с белыми хлебами, большие сосуды с италийским вином — урны и поменьше — кратеры... Гости полулежали, начали пить, но под бдительным надзором Цезаря пили не так много. Вино подали массикское, фалернское, суррентское... Подали жареных раков, африканских улиток, ветчину, колбасы... Затем — сладкие запеканки и сложно приготовленное мясо — телятину и свинину, приправленные кисло-сладкими соусами... Гости и приближенные царицы вели учтивую беседу, подчёркнуто неофициальную, — о достоинствах того или иного вина или блюда, почему-то о необходимости писания стихов и ещё — о летнем отдыхе, сопровождаемом купаниями в целебных источниках... Царица восседала на троне с печальной улыбкой сжатых губ. Она не ела и не пила. Трапеза уже подходила к концу, когда внезапно спустился занавес и скрыл от глаз пирующих трон и сидящую царицу Египта. Римляне переглянулись, но приближенные Клеопатры не выказали удивления. Стало быть, ничего необычайного не происходило. Рабы убрали со стола опустевшие блюда, лоснистую пустоту которых теперь оживляли только лёгкие кучки костей... Подали виноград и орехи — десерт. Гости вытирали руки льняными салфетками. Вдруг занавес вновь поднялся с лёгким шелестом. Величественной египтянки уже не было на троне. С кресла поднялась легко и непринуждённо сошла по двум низким деревянным ступенькам к гостям прекрасная молодая гречанка в жёлтом хитоне в пёстрый цветочек с изящно колыхнувшимся диплодионом, обрисовавшим молодые круглые груди. Умное лицо приветливо улыбалось, теперь лицо это было подкрашено уже на греческий лад — совсем слегка, а чёрные волосы были собраны в тяжёлый узел на затылке, оживлённый лёгким золотым венчиком — стефанэ.

Тонкий прямой пробор в чёрных ярких волосах давал её лицу, такому свежему, живому, выражение девической чистоты...

Гости снова изумлялись её красоте, удивлялись быстроте, с которой она переменила облик. Цезарь насторожился. Маргарите сделалось легко, легко-весело. В египетском костюме она сама себе напоминала Татиду и испытывала уныние и вместе с тем несколько парадоксальное мазохистическое удовольствие... Хотя до появления на свет Захер-Мазоха[61]оставалось ещё множество столетий!.. От юной женщины, легко сошедшей к гостям, исходило невидимыми, но такими явственными волнами благоухание. В причёске, совсем низко на затылке, почти на шее, прикреплён был крохотный золотой флакончик, открытый, наполненный нежным тонким настоем духов...

Раздались густые звуки аулоса и частые удары в бубен быстрых пальцев, на которые надеты кожаные колпачки. Цезарь, полулежавший на пиршественном ложе, приподнялся, опершись на локоть. Он сам приказал нанять музыкантов, исполнив просьбу Клеопатры, но теперь уже сомневался: стоило ли исполнять её просьбу... Музыканты, раздувающие щёки флейтистки и толстые бубнисты, вступили в залу. Бубны увешены были кисточками. Бубнисты громко топали большими ногами... Марк Антоний поднялся во весь рост... одной ногой — на пол... быстро — другой ногой... Музыканты поняли, что он собирается затанцевать, и тотчас заиграли плясовой мотив. Марк Антоний танцевал хорошо. Римляне захлопали в такт ладонями. Цезарь также сделал несколько хлопков громких. Вдруг танцор вскочил легко на стол и пошёл отхватывать сначала аттические коленца, а после — и лаконские... Клеопатра сидела рядом с Цезарем. Он улыбнулся и, наклонившись к её ушку, спросил:

— ...похоже это на истинно греческий танец?..

Ей послышалось в его голосе непонятное лукавство. Она не понимала причин своего недовольства.

— У нас мужики так танцуют на бедных свадьбах, — отвечала она с невольным пренебрежением.

— А по-моему, это похоже на танец Гиппоклида, одного из женихов дочери Клисфена, тирана Сикиона! Ты помнишь описание этого танца у Геродота[62]? — Он хихикнул.

— Не помню, — она сказала правду...

Но вид танцора отчего-то волновал её и раздражал. Его серые глаза были широко раскрыты, но не было ясно, на что он смотрит. Её занимал этот взгляд, ни на что не направленный, но вскоре она припомнила, что он ведь плохо видит. Она ведь это свойство его глаз приметила уже в первую встречу!.. Он завершил пляску и снова вернулся на своё место. Цезарь, в свою очередь, также снова приподнялся и вскинул кубок, приветствуя лихого танцора. Этот кубок, впрочем, более чем наполовину заполнен был чистой водой...

— Марк, Марк!.. — воскликнул Цезарь. — За эту греческую пляску я готов простить тебе все твои кутежи!..

— И то, что он присвоил дом Помпея и выписал из Аттики роскошную мебель, и это ты готов ему простить? — спросил насмешливо молодой человек, почти подросток, одетый в короткую тунику, наподобие воинской, — колобиум. Его несколько вытянутая голова была сплошь покрыта мелкими рыжеватыми кудряшками...

Клеопатра уже знала, что это и есть усыновлённый Цезарем внучатый племянник...

— Дружок! И ты когда-нибудь научишься многое прощать своим друзьям за их верность, — произнёс Цезарь ласково...

Антоний вынул из шёлкового мешочка, притороченного к поясу, пару круглых хрустальных стёклышек, соединённых серебряной дужкой и прикреплённых к серебряному же стерженьку, поднёс к глазам и взгляд его подслеповатых, близоруких, в сущности, глаз обрёл осмысленность. Серые глаза были чуть-чуть навыкате и выражали простую уверенность в себе, в своих действиях, также и некоторую лихость, но как раз лихость выражалась умеренно. А лицо было кругловатое... И отчего-то она говорила себе, что этот человек выглядит смешным, забавным... Она улыбнулась... Он посмотрел на неё через свои стёклышки, быстро и пристально, однако его глаза не переменили своего выражения... Он отвёл от глаз свои стёклышки, повертел стерженёк, сунул быстрым движением — вниз — руки — стёклышки в мешочек на поясе, и столь же быстро вынул из мешочка другие стёклышки, на этот раз аквамариновые, с лёгким зеленоватым оттенком, хорошо отшлифованные... Подобно героине Ингеборг Бахман[63], ранимой Миранде, Марк Антоний имел в свои «хорошие времена» несколько пар очков, то есть по меньшей мере две пары — дорогие аквамариновые линзы и дешёвые хрустальные... Но Ингеборг Бахман родилась, конечно, едва ли не через тысячу лет после того, как Марк Антоний смотрел сквозь очки на Клеопатру!..