Книга Набег - Алексей Витаков

Спартанец уходил от шипящей смерти то вправо, то влево, то неожиданно приседал. Меня поразило, что он был невероятно хром. Не нужно прикладывать специальный метр, чтобы убедиться, что правая нога была значительно короче левой. Но этим своим физическим уродством Голубь научился идеально пользоваться. Показывая, что будет делать движение в одну сторону, он вдруг неожиданно отклонялся и оказывался с другой — и всегда под неудобной рукой соперника. Иногда он делал сразу несколько ложных движений для того, чтобы появиться в тылу.

Необычная техника движения и превосходное владение мечом делали этого гладиатора воистину настоящей грозой арены. А вот о его хромоте ветеран, повстречавшийся мне в термах, конечно же, не рассказал. Веян не то чтобы выглядел беспомощным, но превосходство в мастерстве было, бесспорно, за Голубем. Сармат работал быстро, очень быстро своими кривыми мечами, но любимец Араба всегда буквально на толщину одной нити был быстрее. Прошло не более полутора минут, а Голубь уже несколько раз мог поразить Веяна, заставляя того открыть под удар то живот, то бедро, то бок. Но спартанец тянул. И понятно почему: нельзя не дать зрителю, истомившемуся в ожиданиях схватки, максимально полного действия. Сражаясь, можно показывать движениями, сколько раз ты бы мог поразить соперника, а умные, опытные глаза поймут все сами.

Слышно было, что Веян начинает тяжело дышать. Когда сражаешься, тяжелее всего переносить как психологически, так и физически свои промахи. Вот он, твой враг, в каком-то метре от тебя. И ты бьешь, но почему-то удары не находят цели. Ты начинаешь вновь строить комбинацию и вновь выходишь на свои самые коронные удары; и вот сопернику уже некуда деваться — только под твой клинок. И вдруг вместо плоти, вместо желанной брызнувшей крови — лишь свистящий воздух! И не столько от физической усталости, сколько от ускользающей уверенности в собственных силах ты начинаешь дрожать всем телом, которое деревенеет с каждой прожитой секундой все больше и больше: тебе не хватает дыхания, легкие твои горят огнем. А соперник кружит и кружит вокруг тебя, оттягивая время для нанесения решающего удара.

Стоп! Веян, держи горло и область сердца! Остановись и закройся, и пусть начнет атаковать он. Ты ведь слышал, ты не мог не слышать, что Голубь никого живым с арены не отпускает. Он боится повторной встречи, словно хочет держать в секрете какие-то свои ходы. А почему хочет? Он их и держит! Поэтому, Веян, прикрой горло и область сердца. И жди, терпеливо жди, он сам попадется. Он ведь такой же человек, как и мы.

Но сармат не слышал моего внутреннего вопля. Да, он даже и видеть меня не мог, так как я находился в темной нише, противоположной от пирующих стены. Но оба знали, что я наблюдаю за схваткой. По объявленному регламенту я должен был выйти против победителя в схватке адабатов, а победивший в нашей паре, в свою очередь, оказывается лицом к лицу с Голубем. Но все переигралось: спартанец вызвался биться против Веяна. Перечить любимцу императора бесполезно. А значит, я должен скрестить оружие с кем-то из них. Неужели Голубь заранее знает, что победит? Что за глупая самонадеянность! Нет же, тут дело в другом: он не уверен, что я смогу одолеть Веяна, а ему, по какой-то причине, нужно до зарезу драться со мной. Вот в чем дело. Вот почему в термах рядом со мной оказался опытный ветеран-гладиатор, тщательно изучавший каждую мышцу на моем теле. Он искал былые раны, те самые, в прямом смысле слова, слабые места. Даже пытался оказать психологическое воздействие: дескать, Голубь живым никого с арены не отпускает. Ну, это-то я и без него знал.

Летучая Мышь уже с большим трудом передвигал ноги. Словно кто-то заколдовал сармата, ибо он делал то, что недопустимо для опытного бойца. А именно: он продолжал атаковать. Голубь же открыто издевался над соперником. Все чаще и чаще левая рука моего друга повисала плетью вдоль туловища: сказывалось старое ранение. Все чаще он останавливается, тяжело переводя дух. Но по-прежнему не думает уходить в защиту. Это какое-то наваждение… Неожиданно Голубь проскальзывает под правой рукой сармата, оказывается у того за спиной и наносит короткий удар ногой в подколенный сгиб. Веян падает на колени. По рядам зрителей пробегает недовольный ропот. Кто-то выкрикнул: «Крови!»

— Крови, говорите вы?! Я согласен. — Голубь повернулся спиной к противнику, словно тот был уже окончательно повержен и обратился к публике, скорчив невинную гримасу мима: — Этот гладиатор, как и многие другие, имевшие неосторожность скрестить со мной оружие, умрет. Да, умрет, я сказал. И никаких слюней. Разве что мой великий цезарь запретит мне сделать это. Аве, император! — Голубь театрально склонил голову и, неожиданно развернувшись, ударил сармата ногой по лицу! — Вот так, Мышка. Покажи нам, как ты летаешь. Что, не можешь, да? Ах, этот злой дядька пинается больно? Фу, какой драчун! А где твой друг или твоя подружка, уж не знаю, как точнее, Белка, кажется, иль Бельчонок? Эй-эй, Бельчонок, говорят, ты быстро бегаешь! Так вот, мол, лапками шибко перебираешь? Трых-х-х, по песочку.

Вконец обнаглевший императорский любимец подошел к краю площадки и стал, скалясь, смотреть в мою сторону.

— А хотите, я вам одну забавную историю расскажу. А ты лежи пока, сарматская телушка. Когда бычок тебя того… будешь коровкой, молочком угощать будешь. — С этими словами Голубь подпрыгнул и двумя ногами приземлился на спину Веяна. — Так вот я продолжу. Жил-был один патриций. И любил он устраивать гладиаторские мунеры на радость своих любимых сограждан. И была у него жена, красивая и соблазнительная. И, как все женщины, время от времени влюблялась в разных гладиаторов. Дарила им свое тело в стенах, пропахших потом казарм. Муж не очень ругал ее за такую маленькую слабость и вообще предпочитал заниматься более важными делами. Но потерявшей всякую совесть женщине этого уже было мало, и решила она извести своего муженька. А как это сделать? Да очень просто! Нужно устроить маленький домашний праздник с гостями из очень знатных сословий и организовать для всех хорошую такую, настоящую мунеру. Правильно я говорю, а Бельчонок?

Сердце мое сжалось. Если бы у меня имелось оружие, то я, не задумываясь, бросился бы на Голубя. Спартанец прищурился, явно обдумывая, какие слова подобрать для обличительной коды. Я очень отчетливо увидел, как меня и Веяна сначала пытают раскаленным железом, потом заставляют нести на себе вертикальную тесину креста куда-то в гору, под смех пьяной и тупой черни, затем приколачивают огромными гвоздями к дереву. Нас обвиняют в том, что мы хотели совершить преступление в отношении эдитора города Гадрумета. А за компанию с нами еще несколько десятков рабов подвергнут мучительным казням. Не нужно быть опытным провидцем, чтобы предсказать погибель и Алорк в том числе, от которой в первую очередь избавится ее хозяйка.

— Итак, Бельчонок, мне бы не хотелось устраивать тупую резню, но твой друг явно отказывается сражаться. Придется зарезать его, как самую глупую курицу.

Голубь подошел к уткнувшемуся в песок сармату — знает Родящий, я еще никогда не видел своего лучшего друга столь беспомощным, — схватил за длинные волосы и рванул на себя. Лицо несчастного, с прилипшим к потной и окровавленной коже песком задралось к довольной и возбужденной толпе.