Книга За право летать - Ирина Андронати

Наконец Адам встал и медленно-медленно пошел к марцалу. Он не дошел двух шагов. Барс так же медленно-медленно поднимался ему навстречу. У него было абсолютно белое неподвижное лицо и черные провалы глаз…

– Это не я, – сказал он тихо. – Слово чести – это не я.

– Ну да, – ватным голосом сказал Адам. – Не ты. Обязательно – кто-то другой.

Он обеими руками – накрест – взял марцала за лацканы и изо всех сил впечатал в стену. Посыпалась штукатурка.

– Это не я, – ещё тише, уже почти неслышно прошептал Барс. – Меня предали… Поэтому – я все скажу.

– Тебя… – Удар о стену. – Предали… – Еще удар.

– Адам, Адам, – торопливо заговорил Макарушкин, – пожалуйста, не надо. Пусть говорит, хрен сучий, опомнись, ну, Адам, Христом-богом тебя прошу!

И только после этого Адам разжал руки и отступил на полшага.

А Санька наконец разглядел то, чего не заметил сначала. У одной девочки и у мужика-водителя на висках были сероватые бугристо-вздувшиеся пятачки сварившейся кожи – этакие грязные апельсиновые корочки. И наверняка найдется такой же пятачок у второй девочки…

Он никогда не видел следов от смертельных ударов «щекоталки», но точно знал – это они. На третьем курсе читали лекцию – как имперцы поступают с людьми. Показывали слайды.

Как имперцы…

Санька помнил, как его держали, а он рвался, рвался и орал, царапался, кусался. Потом ничего не было. Потом он понял, что ревет, уткнувшись в мокрое и горячее. Чья-то рука неловко гладила его по затылку.

Он отстранился. Это была медсестра Лидочка.

– Ничего, – тихо казала она, – ничего… Уже все.

– Где они?

– Уехали…

– Куда?

Лидочка пожала плечами:

– Мне не докладывали…

* * *

С тех пор как Кеша втолковал Большим-громким, что он здесь, рядом, что он их оживляет, а если уходит, то ненадолго, а их громкость делает ему больно, его дежурства с каждым приходом становились интереснее и привлекательнее. Немножко придя в себя, Большие-громкие принялись разговаривать с ним прямо в голове и там же, в голове, показывать картинки. Кеша все собирался рассказать об этом Вите, но забывал. На картинках Большие-громкие были совсем живые и целые, приятно похожие на Взрослых, только шерстки побольше, и у них даже были имена – Холошш и Денишш. Когда Кеша звал их не в голове, а голосом, они уже могли улыбнуться и осторожно помахать лапкой. Это было хорошую. А другое – плохо: они должны были спать, но не спали. Не хотели. Он спрашивал, сердился, а они не спали.

И вдруг показали почему! Картинка была такой ясной, словно он видел её своими глазами совсем близко.

Где-то недалеко – этаж, ещё этаж, и ещё этаж вверх – лежали-спали Маленькие-маленькие. Два. Кроме них, в комнате были ещё два – женщины. Одна спала, ей было плохо, но она не звала. Другая… Другая громко кричала внутри, но шаг за шагом подходила к Маленьким, сжимая в руке злую вещь, от которой Маленьким будет плохо. Она не хотела идти, её тащили веревочки, уходящие куда-то вверх. Между нею и Маленькими стояли, раскинув руки, Холошш и Денишш, но сделать ничего не могли, они становились все бледнее и бледнее, но отчетливо повторяли: «Кеша, помоги Маленьким, защити, это здесь, близко, ты успеешь…»

Кеша открыл глаза, на мгновение застыл, переводя полученные мысленно указания в реальное пространство. Затем издал телепатический призыв о помощи и ввинтился в дыру в стене.

* * *

Это было невозможно, немыслимо, невыносимо, саморазрушительно! Она пыталась стоять на месте, идти в другую сторону, падать, но жесткий приказ тащил и тащил её вперед, сквозь мерцающие бесплотные тела Холоса и Денизы, сквозь прозрачную колыбель со смеющимся малышом, протягивающим к ней руки, сквозь личико её родной дочери – да, вот так она впервые сказала «мама», уже понимая, что говорит, а не случайно складывая звуки… Маша пыталась разжать руку с пистолетом, а пальцы не слушались, пыталась споткнуться, а ступни медленно и безостановочно перемещали её к маленькой кроватке с марцальскими детьми. «Я не сделаю этого, не сделаю», – как заклинание повторяла она, и сердце все больнее и больнее колотилось уже в самом горле, потому что сопротивление приказу уничтожало её физически.

И тут сверху на спину обрушилось что-то легкое и стремительное, она упала, перекатилась и встретилась взглядом с зеленоглазым чудовищем. В сознание, перекрыв все фантомы, разорвав принуждение чужой воли, ворвался истошный вопль: «Нельзя-а-а-а!!!»

Что-то лопнуло внутри и хлынуло наружу, чужие нити порвались, и Маша с мгновенным ужасом и облегчением рухнула навзничь, раскинув руки.

Единственное обстоятельство, которому Вита хоть как-то могла радоваться в сложившейся ситуации, – что в результате операции никто не пострадал. По верхним этажам госпиталя коты, благодаря халатам и шапочкам, умудрились проскочить практически незаметно в обе стороны. Охрана же спецбокса, вняв недавним предостережениям лучшего специалиста по внеземным формам жизни, при виде котов спокойно легла на пол, потом, по подсказке Виты, сползлась в бокс напротив, любезно показала, как он закрывается, – и теперь, судя по звукам, резалась в карты. Вите оставалось только позавидовать им. У неё под началом – а вернее сказать, на руках – внезапно оказались два взрослых инопланетянина-кота и один подросток, её собственный внезапный сынок; два вышедших из комы, но ещё с мутными глазками инопланетянина-нудиста; агент имперцев, она же крутая телепатка по совместительству; два телохранителя на грани нервного срыва; Ким, давно перешагнувший эту грань; и – вот уж в буквальном смысле «на руках» – две новорожденные полумарцалочки, Барсовы детки, и их вымотанная трудными родами (остались одни глаза) маленькая мамаша-рыжуха. И все, кроме младенцев, были твердо уверены, что она, Вита, точно знает, что делать дальше.

А у Виты был жестокий затык.

Она уже со второй половины дня начала подозревать, что в городе происходит что-то серьезное и опасное. Это отсутствие Мартына во всех местах, где он мог находиться, а потом – просто отсутствие связи с Базой. Это взревывавшие несколько раз сирены где-то вдали. Это бесконечные рассказы по репродуктору о выигранном космическом сражении, чьи-то истеричные, захлебывающиеся крики о победе, о не напрасно пролитой крови… Потом телефон снова заработал, но стало ещё хуже, потому что по обоим договоренным с Мартыном адресам, куда при первой же возможности ей следовало отвезти очнувшихся «нудистов», ответили чужие люди, не знавшие пароля.

Это был удар. И еще: ей, так привыкшей во всех сложностях жизни и службы полагаться на себя, и только на себя, вдруг остро потребовался кто-то, кто подскажет, поможет, кто знает, что правильно, а что нет… короче, этот черномордый с выгоревшим ежиком неторопливый болван, в которого она так постыдно втрескалась.

На базе «Пулково» ей не сразу, но сказали, что на территорию полковник Липовецкий из Коминваза вошел ещё днем, но территория эта огромна, на ней происходят не подлежащие разглашению события, и найти полковника сейчас, в темноте и тумане, просто-напросто невозможно.