Книга Синдром пьяного сердца - Анатолий Приставкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?!
Однажды я проснулся после очередного возлияния и обнаружил, что мое небогатое барахлишко как слизнули языком. Я ходил по голой квартире потерянный и никому, и себе самому, не был нужен. Вот какая странная закономерность, я подумал, и не удивился своим мыслям, что сын почему-то повторяет судьбу своего отца…
А недавно мой сын забрал у меня змеевик. Дома у него что-то не заладилось. Но он не жаловался на судьбу. Он сказал:
– Хочу продолжить дело, начатое предками.
Так он шутил.
В какой-то день мой приятель Игорек заявился с другим моим приятелем Витькой Ильиным в поисках того самого зелья, которого у меня не могло не быть, а там, где они были до меня, им не хватило. Что называется, «перенедопили».
«А надобно так, чтобы упиться до срачки». Так они заявили. А Игорь при этом еще процитировал из моей одной повести стишки: «Хотят ли русские вина, спросите Витьку Ильина…» В повести у меня тоже взрывник Ильин, только не Витька. Но наш Ильин тоже крепок на это дело, к тому же голубоглаз, волжанин и рыбак… А недавно сидел он с удочкой и увидел в воде змею размером метров эдак пять, да еще кровавого цвета! Напугался Витек, домой погреб и на воду глядеть боится… Но божится при этом, что был он абсолютно трезв. А никто не верит. Разве в трезвом виде змею красного цвета увидишь?
– Будет вам змей, – пообещал я. – Зеленый, зато как просите… До усрачки… Если в шесть утра отвезете меня на Игоревом «запорожце» в можайский мотель… Там меня ждут болгары-дальнобойщики, которые привезли ящик редчайших книг, и в семь часов они отгребут обратно… В свою, значит, Болгарию. Не приеду – книжечки мои тютю… полетят в мусорный ящик…
– Лады. А где зелье? – спросили дружки с вызовом.
– Зелье будет.
– Сколько?
– Сколько надо.
– Надо до усрачки.
– Будет…
– До бо-оль-шой… усрачки!
– До любой, – опрометчиво пообещал я.
– Ну смотри, – пригрозили гости и пошли плечом к плечу на стол, как пошли бы на стенку.
Многажды принимался я считать и сбивался, потому что выходил сплошной абсурд… И получалось, что в ту ночь выпили они около ведра. Ну, правда, и я помогал. К концу же они озверели, глаза налились кровью у обоих, но у Витьки больше, он и сам покраснел, как его змей. Но при этом они рыкали на меня: где, мол, зелье, обещал, гони!
– А в мотель? – спрашивал я.
– Будет тебе мотель… Ты зелье гони!
Огляделся я и снял с полки драгоценный подарок из Болгарии: коллекция наиредчайших вин в стограммовых бутылочках с винтами… Мои дружки набросились на них так, будто до сих пор они ничего не пили: они высасывали коллекционные вина прямо из горлышка, откусывая для скорости железную пробку зубами и выплевывая на пол… При этом они кровожадно рычали. Скоро на столе возвышалась гора из пустых бутылок, за которой я уже не мог разглядеть моих пивунов. Впрочем, они как-то враз поднялись, потому что Игорь сказал: «Время четыре, значит, хватит». А Витька с побуревшей физиономией и безумными глазами стал искать среди пустых бутылочек что-то оставшееся, повторяя при этом: «Не хватит».
Они ушли в обнимку, придерживая друг друга. А в шесть Игорь вернулся за мной, как обещал, и сказал: «Едем».
Мы сели в машину, на заднем сиденье спал Витька Ильин. И была зима, гололед, и лип к стеклам мокрый снег…
Игорь вел машину, завывающую на всю вселенскую, как герой Талалихин на таран свой боевой самолет. Он вцепился в баранку и боялся только заснуть на ходу. Он постоянно клевал носом. Время от времени я его расталкивал, пытаясь при этом хоть что-то рассмотреть впереди за грязным стеклом в первом утреннем свете.
И ничего ну, ни-че-го-шень-ки не было там видно, лишь белая муть. Которая и могла называться зимним утром.
– Вот что, – придумал тогда я. – Мы будем петь… – И я заорал как можно громче:
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди мужества полны…
– В строю стоят со-вет-ски-е тан-ки-сты… – подхватил срывающимся голосом Игорек, а я уже уверенней довел куплет до конца:
Своей любимой родины сыны…
– Россия, ты слышишь, твои сыны к тебе… Полны… (Только чем?) Быстры… И – мужества опять же… Это… как его… – зель-я да-вай! – рявкнул откуда-то из-за спины проснувшийся от громкого нашего пения Ильин. И рыгнул нам в затылок крепким перегаром.
Братцы… Дружки мои… Это куда же мы с вами едем-то? А?
Куда? Куда? Куда?
Конец у этой истории прост. Я вдруг вспомнил, что у моей куртки худые карманы и что-то могло, как не раз бывало, завалиться за подкладку.
Пошарил и – чудо – обнаружил там нашу простую, немного потертую русскую копейку. Это было то, что требовалось.
Но нужно было прикончить всю бутылочку (вот где скрывалась истина, скрытая дарителем и обозначенная еще римлянами: In vino veritas), чтобы прояснилось в душе и мозгах и я смог додуматься до подкладки.
Я опустил копейку в щель лифта, и сотворилось второе чудо: русская никчемная копейка, не стоящая ни черта, возвратила меня в мир людей. На первый этаж.
Я вышел в рассветный час в теплый город, разминая затекшие ноги, и по пути выбросил в урну пустую бутылочку из-под «Плиски».
Первого же прохожего, встреченного на улице, спросил, не знает ли он, случайно, где находится гостиница «Коньяк».
Он пожал плечами и долго смотрел мне вслед, пытаясь понять, отчего этому чудаку, то есть мне, спозаранку так весело…
Повесть
Ряд и место мне обозначили наутро, во время утренней проверки. Ленька по кличке Пузырь, оказавшийся слева от меня, не повернув головы, процедил сквозь зубы:
– Вчерась, значит, разыграли… Слышь?
Я кивнул. Блатняги разыгрывали в карты место и ряд в поселковом клубе. Если быть точным, ставили на кон жизнь того, кто сядет на разыгранное место. Не знаю, как вчера, но обычно они разыгрывали сначала ряд, потом место, затем исполнителя. На этот раз карта выпала на меня.
– Понял? – спросил Пузырь. – Ты идешь.
Я кивнул. Было все произнесено громким шепотом, но так, что услышал я один. Справа стоял Теслин по кличке Сироп. Худющий, длинный, как оглобля. В нашу сторону не глядел, а таращился на приближающегося воспитателя и заранее вздрагивал. Он до жути боялся шмона. Не оттого, что у него что-то заначено, что́ ему прятать: гол как сокол, – просто очень боялся щекотки. К нему лишь руки приблизишь, а он умирает, хватает воздух ртом, даже подпрыгивает. А потом обычно с визгом хлопается об пол. А уж когда шмонают, шарят прямо по телу, происходит «камедь», которая всех забавляет. Даже таких зверюг, как Карабас Барабас, а сегодня шмонал как раз он.
